по ледяной душ. С курки его текло, с рубашки тоже текло, а дорогих ранее ботинках хлюпало, и подошва мерзко липла к ноге.
– 'Так холодно', – подумалось приезжему, – 'что я не удивлюсь если вдруг покроюсь корочкой льда'.
– Так ведь не должно быть. – Начал он высказывать неподвижному селянину. – Эта погода не летнего ха…
– Эй, смотрите! Это тот старик! Он опять здесь!!! – заорал неожиданно Лапников, стоявший под своим козырьком.
– Где?! – вскинулся Сергей, а журналист уже рванулся в сумрачный зал музея, где у стены что похоже белело.
– Что вы здесь… – начал громко журналист и понуро осекся:
– Ошибочка вышла.
Он присел на корточки у дальней стены. Подошедшие селянин с Серегой увидели, что он указывает на белую гипсовую статую, смирно стоявшую в углу. В сгущающихся сумерках статуя была действительно похожа на старика. Даже борода такая же.
Сергей подошел поближе, присмотрелся, и заявил:
– Вот и разгадали старичка нашего, дело то все яснее становится.
– Кто же это?
– А ты приглядись.
– Я плохо вижу в сумерках. – Сказал Лапников, и сняв очки, прищурился.
– А написано тут: 'Воевода Сивер. Основатель села Черепихово'.
– Сивер! – изумился Щербинский – Так значит сам Сивер тут замешан! Так ведь он помер черт знает сколько веков назад.
– Ну вон Урунгул тоже помер – заметил Серега в упор разглядывая статую их хранителя. – даже руки оторвало. Но ничего живой, и клешни новые сделали, гибкие.
Статуя Сивера тихо светилась в промозглой мгле, что подтверждало Сергеевы слова. Да тот невзрачный старичок, каким то образом проведший приезжего через монстровый кордон, оказался грозным воеводой Сивером, сокрушивший пятьсот лет назад орды язычников, и порушившим Снорунгово капище.
– Но почему к нам он является в образе старика? – Спросил Лапников. – Ведь если судить по летописям, на момент завоевания Черепов, ему было сорок два года.
– Ну, видать, село завоевав, он жил там до самой старости, лет до семидесяти, и таким он был к моменту смерти. – Произнес Серега задумчиво. – Я даже видел а нем кольчугу.
– Повезло нам, – произнес Щербинский громко, – сам воевода Сивер нам помогает!
Лапников зажал голову руками и стал яростно тереть виски:
– Бред! Какой бред! Урунгулы какие то, Сиверы статуйные. Он что статуей к нам и приходил?
– Нет статуя сама по себе. А к нам приходил его мятежный дух.
– Бред! – повторил Лапников – Сивер то небось сам себя к этому и привязал, когда камешек наш в фундамент церкви закладывал. А теперь вот видимо покоя не найдет, пока камень цел. Влипли кааак…
Последнее он уже истерически проблеял, скорчился у подножия гипсовой простой статуи, и даже псина его шарахалась прочь, и туго затягивала поводок.
А Серега смотрел не нас стенающего журналиста, он смотрел в упор на статую основателя. Беленькое сияние неожиданно ярче затеплилось у лица, а затем Сивер ободряюще ему подмигнул. Или эта была игра сумеречных теней? Сияние тихо угасло. Лапников причитал.
– Втянул ты нас дедушка, – сказал Серега статуе, – ой втянул.
Позади Щербинский потянул его за плечо:
– Пошли отсюда, темнеет, а то страшно тут.
Сергей пялился на статую и зоотехник потянул сильнее:
– Пошли же, а то журналистишка наш совсем в истерику впадет.
Приезжий кивнул. Вдвоем они приподняли Лапникова и поставили его на ноги. Он тихо причитал, кусал губы. И яростно дергал Венди за поводок:
– Не хочу! – Шептал. – Не хочу больше здесь. В темноте, в холоде. Смерть кругом…
Щербинский вопросительно глянул на Сергея. Он словно спрашивал 'Как на твой взгляд, не слетел ли Лапников с катушек?'. Но Серега покачал головой, и они споро повели журналиста прочь из музея, в моросящую мглу.
– 'Мглистый вечер', – подумал Сергей, – 'Мглистый ледяной вечер, есть от чего впасть в уныние'.
Совсем неподалеку страшно смердело Скользящим богом здание дома Культуры, где и должен находится заветный камень. Запах мускуса теперь не скрывался и был явен, зачем ему быть скрытным. Пройдет месяц и в Черепихово не останется людей, и вот тогда зло будет действовать. И не какой беленький воевода Сивер уже не спасет.
– Жизнь тяжела… – вздохнул Сергей обречено.
Щербинский кивнул, но Сергей знал, что как бы не была тяжела жизнь, им придется бороться, потому
