течение нескольких минут мне придется тщательно взвешивать каждое слово.
– Кроме того, – спокойно продолжала сержант, которая, казалось, даже не заметила моей бурной реакции на свои слова, – я уверена, вы знаете об официальном запрете на погребение собственных лошадей на своей земле, который существует уже несколько лет. Это незаконно.
Я готова была убить ее. Конечно же, я знала об этом чертовом запрете. В течение последних тридцати лет у моей матери была собственная школа верховой езды. Но я не собиралась спорить с сержантом Таллок и говорить ей о сумасшедших ценах, которые заламывали на Шетландских островах за то, чтобы забрать мертвое животное и похоронить его как положено по закону. И уж тем более не собиралась рассказывать ей о том, как для меня важно, чтобы Джейми был похоронен где-то рядом. Думаю, она бы никогда не поняла подобной сентиментальности.
Оглядевшись по сторонам, сержант заметила телефон, который висел на стене над холодильником, и направилась к нему.
– Будете сами обо всем договариваться? – спросила она. – Или мне сделать это за вас?
Честно говоря, после этого я чуть не сорвалась. Мне так хотелось ее ударить, что буквально чесались руки. Я даже сделала шаг вперед, но краем глаза заметила, что констебль внимательно следит за каждым моим движением. К счастью для нас обеих, прежде чем Таллок успела снять трубку, телефон зазвонил. Даже не подумав спросить у меня разрешения, она ответила на звонок. Эта женщина раздражала меня все больше и больше.
– Это вас, – сказала она, протягивая мне трубку.
– Неужели? Просто удивительно! – саркастически заметила я, продолжая стоять на месте.
Таллок опустила руку.
– Вы собираетесь отвечать или нет? Мне показалось, это что-то важное.
Мои глаза метали молнии, но я все же взяла трубку. Правда, сразу после этого я демонстративно повернулась к сержанту спиной.
– Мисс Гамильтон, – произнес абсолютно незнакомый мне мужской голос. – Это Кенн Гиффорд. К нам около пятнадцати минут назад привезли пациентку с сильным кровотечением. Двадцать восемь лет. Тридцать седьмая неделя беременности. Состояние плода тоже вызывает некоторые опасения.
Усилием воли я попыталась сосредоточиться. Кто такой этот чертов Кенн Гиффорд? Я не могла вспомнить штатного врача с такой фамилией. Хотя, возможно, он временно заменяет кого-то?
– Как ее зовут?
Гиффорд ответил не сразу. В телефонную трубку я слышала, как он перелистывает страницы.
– Дженет Кеннеди.
Я тихо выругалась. Дженет Кеннеди была моей пациенткой, и я очень внимательно наблюдала за развитием ее беременности. У нее было около девятнадцати килограммов лишнего веса, предлежащая плацента, а в довершение всего еще и отрицательный резус-фактор. Через шесть дней ей должны были делать кесарево сечение, но, судя по всему, у нее начались преждевременные роды. Я посмотрела на часы. Было четверть шестого. Раздумывать некогда.
Предлежащая плацента. Это значит, что плацента крепится в основном в нижней части матки, а не в верхней. То есть она блокирует выход из матки, и плод либо застревает там, что очень нехорошо, либо смещает плаценту и, таким образом, перекрывает самому себе доступ крови, что еще хуже. Именно предлежащая плацента является основной причиной кровотечений во втором и третьем триместрах беременности. Особенно велика эта опасность на последних двух месяцах.
Сделав глубокий вдох, я сказала:
– Везите ее в операционную. Мы должны быть готовы к тому, что во время операции кровотечение может усилиться. Наверняка понадобится переливание. Свяжитесь с банком крови и плазмы. Я буду через двадцать минут.
Я услышала щелчок отбоя, и в тот же момент что-то щелкнуло в моей памяти. Кенн Гиффорд был главным хирургом-консультантом и главврачом больницы Франклина Стоуна в Лервике. Другими словами, моим непосредственным начальником. Просто мой приезд на Шетландские острова совпал с началом его полугодичного творческого отпуска. Несмотря на то что он лично утвердил мое назначение, мы никогда не встречались. И вот теперь он собирался наблюдать за тем, как я буду делать очень сложную операцию, которая вполне могла закончиться смертью больной.
А ведь еще несколько минут назад я думала, что на сегодня все самое страшное позади и хуже уже не будет.
Глава 2
Двадцать пять минут спустя, дочиста отмывшись, обработав руки и переодевшись, я направлялась к операционной № 2, когда меня остановил один из наших штатных врачей.
– Что случилось? – спросила я.
– У нас проблемы, – ответил молодой шотландец. – В банке нет запасов крови четвертой группы с отрицательным резус-фактором.
Я не верила своим ушам. Господи, да что же это за день такой? Неужели неприятностям не будет конца?
– Вы, должно быть, шутите, – только и смогла сказать я. Но молодой врач был совершенно серьезен.
– Это очень редкая группа. Два дня назад у нас был сложный случай почечноканальцевого ацидоза. Осталось только пол-литра нужной группы, и все.
– Так достаньте еще, ради всего святого!
Боюсь, я была не слишком любезна со своим коллегой, но после всего, что довелось пережить в этот день, мои нервы были на пределе. Кроме того, я так переживала из-за предстоящей операции, что меня даже начало подташнивать.
– Вы что, считаете меня полным идиотом? Естественно, мы заказали необходимое количество крови. Но вертолет не может взлететь из-за слишком сильного ветра.
Не удостоив его ответом, я пошла дальше и открыла дверь операционной как раз в тот момент, когда крупный мужчина громадного роста в небесно-голубом костюме хирурга делал последний надрез, открывающий доступ к матке Дженет.
– Отсасывание, – скомандовал он, взял аспирационную трубку у ассистирующей операционной сестры и вставил ее в надрез, чтобы отсосать околоплодные воды.
Несмотря на маску и шапочку, я сразу заметила, что Кенн Гиффорд обладал незаурядной внешностью. Он не был красив, скорее наоборот, но при этом производил поразительное впечатление. Насколько я могла судить по полоске между маской и шапочкой, его кожа была светлой, но очень тонкой. Сквозь такую кожу с возрастом неизбежно начинают проступать кровеносные сосуды, в результате чего она приобретает розовый оттенок Кенн Гиффорд еще не достиг этого возраста, но из-за жары в операционной на его щеках выступил яркий румянец. Маленькие, глубоко посаженные глаза трудно было рассмотреть на расстоянии, но даже вблизи определить их цвет оказалось практически невозможно. Скорее темные, чем светлые, они не были ни голубыми, ни зелеными, ни карими, ни светло-карими. Я бы назвала их серыми, но это лишь мое, чисто субъективное мнение, и меня бы совсем не удивило, если бы на самом деле их цвет оказался совсем другим. Под глазами большими полукружьями залегли темные тени.
Увидев меня, Гиффорд отступил назад. Руки он держал на уровне плеч, но кивок был достаточно красноречивым. Он показывал мне, что я должна занять его место. Операционную перегородили ширмой, чтобы муж Дженет, который находился рядом, не мог видеть того, что положено видеть лишь врачам. Обычному человеку это совершенно незачем. Я смотрела на распростертую передо мной Дженет, стараясь не думать ни о чем, кроме работы и той сложной задачи, которую предстояло решить. А этому совершенно не способствовала близость Гиффорда, который стоял прямо за левым плечом, дыша мне в ухо.
– Необходимо применить выдавливание, – сказала я, и Гиффорд молча обошел стол. Теперь мы стояли лицом клипу.
Я быстро осмотрела роженицу, лихорадочно пытаясь оценить ситуацию. Отметив расположение плода и пуповины, я осторожно подвела руку под плечо младенца. Гиффорд начал надавливать на живот Дженет, в то время как моя вторая рука скользнула под ягодицы ребенка. Обхватив голову и шею младенца, я левой рукой начала тихонечко приподнимать его, постоянно напоминая себе, что нужно действовать очень
