чудесной. Что ж они у нас последнее-то забирают?
— Так уж и последнее… На ваш век хватит. И того, и другого, и третьего.
— Нет! — Волков мотнул головой. — Ваше отсутствие будет невосполнимо.
— В плане генофонда нации? — улыбаясь, хитро прищурилась Валентина.
— Именно! — кивнул Петр. — И вообще… Как это никто вас не провожает? А я? Родина вас провожает — в моем лице!
Он поднялся, подошел к стойке и вернулся к столу, поставив на него два бокала с коньяком и тарелочку с бутербродами.
— Нет-нет, что вы, я… — покраснела вдруг Валентина.
— И никаких «нет». Я настаиваю. Родина мне не простит.
Валентина подняла на него пронзительно-зеленые глаза:
— Где ж она раньше-то была…
— Так ведь… всего же не объять. Столько дел. За удачу! — Он поднял бокал.
— Спасибо вам, — она отпила глоток и поставила бокал на стол.
— Ну вот, а то как-то не по-людски.
— Позволите? — она показала глазами на пачку сигарет. Волков привстал и щелкнул зажигалкой.
— Спасибо. Я вообще-то не курю, но…
— А родители? Они как?
— Старенькие. Но у меня сестра с ними живет, так что… И потом, я же не на луну улетаю.
— Слава Богу! Сестра… на вас похожа?
— Да-а. Она у меня очень даже… Так что давайте, налаживайте тут душевное благополучие, если о генофонде нации печетесь.
— Ну, это процесс длительный, скрупулезный. Да и потом, нация-то, она хоть и под покровом Богородицы пребывает, но уж больно лукава. Злодейства как такового на дух не приемлет, а злодей отдельный, персонифицированный, ей тем не менее импонирует. Вот, например, Разин Степан Тимофеевич: год рождения утрачен, род занятий — лихой человек. Народ воспел его поступок — предумышленное убийство беззащитной девушки. Причем с отягчающими — ведь наверняка выпимши был. И утопил барышню, что твою Муму. Просто так, из озорства и бравады ради. А она ведь не Мума была. Хоть мне и собачку, бессмысленно убитую, жалко, но ведь тут — живой человек. У нее ведь тоже небось сердчишко-то билось в тот самый смертный час, как… А он ее — с особым цинизмом. Ибо на глазах всего «народа- богоносца». И народ воспел. Знай, дескать, наших. Он, Степан-то, конечно, много чего другого делал, вполне благородного, но песня-то, а? «И за борт ея бросает…» А Д'Артаньян? Любимый герой детворы? У этого же руки вообще по локоть в кровище. Ему же человека подрезать, опять же из озорства, ничего не стоило… А он — герой. А начальник Бастилии, вот и не помню, что характерно, как звали-то его, он — сатрап. Ему пенделя под зад, в кино показывают, и всем смешно и радостно. Почему, не задумывались?
— Честно говоря, нет.
— Вот. Просто потому, что вас лично не коснулось озорство это самое. Поэтому и я для вас — сатрап. По сути своей. А какой-нибудь Шамиль — герой романтический.
— Ну уж…
— А разве нет? «Налаживайте благополучие…» Для этого же и злодеев изводить тоже нужно, по мере возможности. А как? Если… Я вот вам сейчас вопрос один очень хочу задать и не могу.
— Почему?
— А потому, что вы сразу решите — вот, мол, гад, корчит из себя Бог знает кого, коньяком угощает, а все для того, чтобы развести, как сахар в чае, и информацию выкачать. А это все не так.
— Что именно?
— Не для того я вам все это говорю, чтобы разводить. И что уезжаете вы — жалко. Красивая 'женщина, с вами просто посидеть, выпить, поболтать — одно сплошное удовольствие, честное слово.
— Так и болтайте, время у меня еще есть. А у вас?
— Хотел бы я взглянуть на мужика, у которого в вашем присутствии вдруг дела неотложные появятся.
— Были примеры.
— Так это ж… — демонстративно задохнулся от возмущения Петр. — Это ж просто… подонки какие-то, выходит! Однозначно! Называйте быстро: имена, фамилии, адреса… клички. Давить их будем.
— Не надо, — рассмеялась Валентина. — Пусть живут. И мучаются.
— Да? — недоверчиво сказал Волков. — Ну, вам решать. Он поднял бокал. Валентина подняла свой:
— За что пьем?
— Как за что? За победу. За нашу с вами…
— Идет.
Они чокнулись, выпили. Валентина поставила бокал на стол, откусила кусочек бутерброда, задумчиво прожевала и наконец, посмотрев в сторону таможенного терминала, сказала:
— Ладно. Мне теперь… Спрашивайте. Петр раздавил в пепельнице недокуренную сигарету.
— Контракт. И сумма кредита.
— Вот что… — прищурилась она. — Ну конечно. А откуда вы знаете?
— Знаю. Но в общих чертах.
— Все очень просто. Фирма у Гольдберга существовала практически только на бумаге. Документы, счета в банке, печать и прочее. Деятельности почти никакой. Время от времени прокрутит через себя какую- нибудь чужую сделку, и все. Получит процент. Так, от раза до раза, он и существовал. Я же бухгалтер, по документам вижу. У него и офиса-то не было. Только юридический адрес липовый. А офис появился недавно совсем. Арендная плата только за третий квартал возникла. Но за ремонт он платил наличными, его очень быстро и сделали, это уже при мне. За месяц управились. И вот тогда в офисе появился этот Кадыров. Хозяином. Гольдберг у него на побегушках был. Хоть в документах его, Шамиля этого, и нет вовсе. Ни в штатном расписании, ни в ведомостях на зарплату — нигде. Но контракт этот именно он раздобыл. И кредит под него. Это все его связи. Я деталей не знаю, я вам говорила, моя же подпись только на чековой книжке нужна, чтобы наличку в банке получать, да на платежке, чтобы перечислить безналичные. Но вот когда нам кредитные деньги на счет упали, а их по контракту в качестве предоплаты за границу перекинуть надо было, мне пришлось в валютный отдел вместе с Гольдбергом идти. Я увидела сумму и обомлела просто. Честное слово. Мне убежать захотелось.
— А что так?
— Пять миллионов. — Валентина вскинула брови и взяла бокал.
— Да уж. Это ж сколько, примерно… — Петр взял свой.
— Что «сколько»?
— Ну, на баксы.
— Пять миллионов долларов, — раздельно произнесла Валентина и одним махом допила коньяк.
— Ск… — поперхнулся коньяком Волков, — …о-олько?
— Столько. — Она взяла рукой с бутерброда кусочек копченой лососины и положила его в рот.
— Но ведь так не бывает?
— Как угодно бывает. Как договоришься.
— Валентина… — Волков взглянул ей в глаза. — А вот вы как считаете, все— таки общались с ним, с Виктором Аркадьевичем, я имею в виду, почти полгода, он что — совсем дурак был?
— Ну отчего же. На проплату контракта, в общем, весь кредит ушел, но ведь не до копейки же… Какую-то мелочь обналичили. Всегда есть накладные расходы, а нет — придумать можно.
— Отсюда машина его новая, «элементы сладкой жизни» всякие, да?
— Конечно. А после Нового года, с середины первого квартала товар должен пойти. Конечно, он понимал, что фирма фактически ему уже не принадлежит, там Кадыров хозяин. Но…
— Понятно… Да! А кто кредит-то выдал, конкретно?
— А я не говорила? Мы же из одного банка в другой перешли. Как раз когда Гольдберг уговорил меня к нему оформиться. Нужно было рублевые средства перевести из старого банка в новый, поэтому и подписи бухгалтера везде были нужны. И в карточках, и чековая книжка новая, валютный счет открывать, и много
