— Эй, — неожиданно позвал Накатников, — погодите-ка минуточку!
Он догнал комсомольцев у самой двери. В коммуне знали резкую прямоту его характера. «Сейчас он их прояснять будет», подумал Румянцев и не ошибся.
— Вы зачем, собственно, приезжали-то? — громко спросил Накатников.
— А посмотреть, — ответил Калинин так быстро, словно давно был готов к такому вопросу. — Нам не раз в ГПУ говорили: «Интересный в коммуне народ, не худо бы вам побывать». «Давай, Женя, съездим», сказал я Галанову. Ну и поехали!.. — Калинин поднял невинные глаза на Накатникова. — А вы разве имеете что-нибудь против?
— Нет, что же, — хмуро ответил Накатников, отходя на прежнее место к стене.
— Спите, други, — пожелал Калинин и для чего-то добавил. — Мы тут в соседнем флигельке заночуем.
После ухода гостей в спальне долго стояла тишина. Первым поделился своими впечатлениями Умнов.
— Рукастые парни, — сказал он о комсомольцах, — если заняться с ними — толк из них выйдет.
— А вот зачем приехали? — многозначительно вставил Румянцев.
Красавчик, лениво раздеваясь на ночь, процедил:
— Они — доктора, вроде нашего Богословского. Зубы приехали заговаривать. «Политики». Просились мои кулаки об их скулы почесаться.
Румянцев вдруг соскочил с койки. Он и сам не отдавал себе отчета в том, что так взбесило его в словах Красавчика.
— Ты кто такой, откуда, цыганский барон! — кричал он, подбежав к Петьке. — Ты смотри с кулаками-то!
Красавчик снимал через голову гимнастерку, не видя Румянцева, а когда снял — попятился, защищая лицо руками:
— Опился, что ли? Уйди, говорю. Балда!..
— Закрывайся одеялом и не дыши! Дыхнешь раз — при всех говорю: изувечу.
— Дышать нельзя и не дышать нельзя: кругом смерть, — пытался отшутиться Красавчик, но послушался и лег.
Накатников молча взял Румянцева под руку и увел в коридор. Через несколько минут они вызвали туда же Карелина и о чем-то долго шептались.
Ночью комсомольцев разбудил осторожный стук в окно. На крыльце кто-то переступал с ноги на ногу, было слышно поскрипывание ступенек и глухой, сдержанный говор.
— Это они, Миша, — определил сразу Галанов. — Вот так фокусы… Дня не дождались…
— Одеваться, что ли? — раздумывал Калинин.
— Обязательно. Нехорошо расхристанным показываться.
Стук повторился более настойчиво. Галанов пошел отпирать.
Возвратился он, чиркая на ходу спичками, сопровождаемый тремя болшевцами. Они были в шинелях и буденновках…
— Где тут у вас лампа? — спросил один, в котором при неверном освещении Калинин узнал Накатникова.
Зажгли лампу. Двое других были Карелин и Румянцев. Карелин тихо говорил:
— В Москве, на Столешникевом переулке, есть небольшой такой музыкальный магазинчик. Там иногда бывают заграничные струны. Купили бы мне. Деньги у меня есть, заработал.
— Хорошо, куплю, — пообещал Галанов.
— Как вы их переправите сюда? — осведомился деловито Накатников. — В Москве-то мы не часто бываем.
— Может, еще собираетесь к нам заглянуть? — спросил Румянцев, приближаясь к Галанову. — Может, сами и привезете?
Наступило короткое молчание. Ребята ждали ответа, и в требовательном ожидании их чувствовалось нечто гораздо большее, нежели забота о заграничных струнах. Калинин раздумывал, как лучше ответить. Его опередил Галанов:
— Вот что, ребята! Я не знаю, за кого вы нас приняли и зачем пришли… Но могу вам прямо сказать: цель нашего приезда одна и очень простая. Вот вы говорите — в Москву вас пускают с оглядкой. Не Москвы жалко, а за вас опасаются. Знакомые ваши там… Известно, какой народ. К кому пойдешь? Вот мы и хотим с вами дружбу вести… Заглядывайте к нам. На Сретенке мы с Мишей живем. В клуб сходим, погуляем. Вот и вся наша цель. Струны мы вам припасем… Поищем хороших.
Галанов уже не выглядел больше меланхолическим простаком, каким казался в спальне.
— Не поедем мы к вам, — ворчливо сказал Румянцев.
— Это почему?..
— Какой вам с нами интерес… Калинин засмеялся:
— Мы-то вот к вам приехали — значит, нам интересно… Выходит, это у вас интереса нет.
— Нет, нам интересно, — вежливо возразил Накатников.
— На том и помиримся, — улыбнулся Галанов. — Интересно — так приезжайте, будем ждать.
Нельзя, однако, сказать, что расстались они закадычными друзьями.
Через две недели Галанов и Калинин снова ехали в Болшево. Установилась зима. День выдался мягкий, теплый, снег отсырел. По дороге со станции Калинин отстал немного, слепил крепкий снежок и предательски ударил товарища в спину. Галанов оборвал песню, пустился вдогонку за обидчиком. Настиг он его у самой коммуны, возле опушки леса, и подмял в сугроб. Он по-медвежьи ворчал над ним, сыпал за ворот снег.
После работы в мастерских ребята очищали дорожку от снега. Новые деревянные лопаты отсвечивали в их руках желтизной. Ослепительно белые комья летели в чащу елок. Они заметили комсомольцев. Некоторые приостановили работу.
— Политики наши балуются, — сказал Умнов.
Беспалов — знаток рукопашной — обеспокоился за судьбу Калинина:
— Коротышке не сдобровать.
Не утерпев, он крикнул ему:
— За ноги, за ноги! Эх, не может! — и Беспалов, бросив лопату, устремился на помощь.
За ним последовало еще несколько человек. Теперь Галанов барахтался в снегу, поверженный общими усилиями болшевцев.
— Пустите, дьяволы, очки у меня!
— В самом деле — очки раздавят, — сказал Накатников.
— Эй, вы там! Это что за драка — семеро на одного? Держись! — ободрил он Галанова. — Сейчас мы им всыпем.
Бой разгорался. Калинин вырвался из общей свалки:
— Это неорганизованно! Лупят, кого попало; не разберешь — кто свой, кто чужой. Давайте так: на два фронта. Одним командует товарищ Накатников, другим вот хоть бы вы… Ваша фамилия — Беспалов?
В команду к Беспалову попал и Галанов. Он ринулся на Накатникова с криком:
— Бей эстонскую буржуазию!
— Стой! — приостановился вдруг Накатников и, выронив заготовленный снежок, поднял руку:
— Почему — эстонскую? Я всякую ненавижу.
— Ты разве не читал сегодняшнюю газету? — удивился Галанов.
— Была охота.
— Здо-орово, — протянул комсомолец. — Разве у вас на рабфаке газет не читают?
— Что там стряслось? — заинтересовался Гуляев.
— А вот послушайте! — Галанов вытащил из кармана газету. — Эх, дьявол, размокла.
— Сами-то все перемокли! Да хватит возиться. Идем в спальню!
В комнате Галанов, поблескивая очками, говорил:
— Эстония, видите ли, очень маленькая страна. Всего-то населения в ней не больше, чем в Москве.
