– Хочу исповедаться, – пробубнил Киклоп.
– Садись, садись! – засуетился Сикст.
Киклоп неловко присел на лежак. Лежак жалобно заскрипел.
– А все, что скажу, останется тайной? – робко осведомился великан.
– А как же! – мягко проворковал Сикст. – Тайна исповеди неразглашаема! Все, что будет сказано тобой, навеки канет в сердце мое!
Успокоенный Киклоп кивнул и заговорил:
– Я много лет служу у Гая Авидия Нигрина и был верен ему. Я обязан жизнью ему и отдаю долг… Долг мне не в тягость, я живу в достатке и покое. Но… – германец замялся. – Хозяин затеял недоброе дело… В общем… Эх, не о том я! Просто… хм… хозяин послал гонца в Аквитанию, по тому самому делу нехорошему… А я рассказал об этом Сергию! И вот святой погнался за гонцом… А я, выходит, предал Авидия? Вот, что мучит меня и не дает покоя!
Сикст постарался скрыть свою радость и сказал прочувствованно:
– То не грех, сын мой, если дело недоброе, затеянное Авидием, грозит гибелью хоть одному человеку!
– Грозит, грозит! – закивал лохматой башкой Киклоп. – И не одному!
– Тогда ты правильно исполнил долг свой! Ибо предательство во имя спасения есть предупреждение беды и убережение от смерти! Я снимаю грехи с души твоей. Ступай с миром!
Киклоп расцвел.
– Спасибо, рабби! – облегченно выдохнул он и удалился, кланяясь.
«Безгрешная душа! – подумал Сикст, провожая Киклопа. – Безгрешная и неумная!»
Он живо накинул на плечи химатий, взял в руки большую свечу и заторопился вон.
Идти было недалече. Покинув вестибул около платановой рощицы, Сикст внимательно осмотрелся и двинулся к взвозу Победы. Стучать молотком в калитку дома Нигринов ему не пришлось – хозяин дома стоял на улице и провожал друзей, занимавших места в лектиках. Мускулистые лектикарии подняли носилки на плечи и понесли.
Воровато оглянувшись, Сикст подкатился к Авидию.
– Сальве, сиятельный! – залучился он.
– Чего тебе? – нетерпеливо и устало произнес Нигрин.
– Вы посылали этой ночью гонца в Аквитанию? – вопросил Сикст придушенным голосом.
Утомление мгновенно спало с Авидия.
– Откуда знаешь?! – резко спросил он.
– Не могу сказать, – захихикал Сикст, – но мне стало известно, что некий Сергий из племени роксолан пустился в погоню за вашим гонцом!
– Что-о?! Этот гад жив?!
– Жив, жив! И еще как!
Нигрин задумался. Мысли, бродившие у него в голове, вызывали то слабую улыбку на лице, то гримасу бешенства.
– Что ж, благодарю тебя за известия… Как твое имя?
– Я Сикст, сиятельный!
– Благодарю тебя, Сикст! Я приму меры!
С этим словами Авидий вынул из кремены несколько денариев и подал их епископу епископов. «Уж не тридцать ли сребреников я получаю?» – мелькнула у Сикста поганенькая мыслишка, но он живо отогнал ее. Выдать тайну исповеди – великий грех, но не себя ради грешил он, а во имя Святой Церкви и во благо ея! Господь простит его…
Киклоп аккуратно притворил за собой тяжелую дверь на входе в гипогей и быстрым шагом прошествовал в рощицу. Ренус, коняка-тяжеловоз, радостно заржал, узнав хозяина.
– Что, застоялся? – ласково заговорил Киклоп и скормил Ренусу соленый сухарик. Конь схрумкал угощение.
Затянув подпругу, Киклоп взгромоздился в седло шлепнул коня по крупу. Тот тряхнул челкой и порысил куда сказано.
По улице Патрициев, никуда не сворачивая, Киклоп добрался до Кастра Преториа. Лагерь преторианцев занимал самое высокое место в городе, отсюда был виден весь Рим. Высокая, в два человеческих роста стена, укрепленная башнями, замыкала в квадрат обширный двор. Стража у ворот заступила Киклопу дорогу.
– Не положено! – сипло сказал преторианец с перебитым носом.
– Мне надо к префекту! – набычился Киклоп.
– Нечего тебе делать у префекта!
– Мне лучше знать!
Из караулки вышел худой офицер с острым лицом, держа шлем под мышкой.
