Король скрипуче рассмеялся, и его весёлый настрой поддержали все, даже клирики – внушать Гуго, что «Вечеря» есть святотатственная, богохульная пародия на Священное Писание, и что она более приличествует язычнику, нежели помазаннику Божьему, духовенство не решалось. Вероятно, понимало, что и сами по уши погрязли в мирской суете.
Обед удался – Марозия закатила настоящий пир. Всё, что родит земля, всё, что бегает по лесам, по полям, что плавает в море, присутствовало на столах в изобилии, заполняя собой огромные дымящиеся блюда и подносы. Кувшины с винами выстроились в длинные шеренги, но и гостей хватало – краснолицые бароны, зубастые маркизы, графья, князья…
Мордатые лакеи в смешных обтягивающих штанах суетились вокруг, подливая, подсыпая, подкладывая гостям. Под столом стоял страшный хруст – это пировали собаки, разгрызая швыряемые им кости.
Украдкой поглядывая на жующую знать, Елена высматривала на их лицах признаки ума и вдохновения, но не находила. Правда, одно лицо из толпы выделялось. Немного женственное и очень бледное, оно принадлежало молодому человеку с длинными вьющимися волосами, сидевшему напротив Мелиссины.
Зоста-патрикия склонилась к Марозии и спросила:
– Кто этот молодой мужчина?
Сенатрисса перехватила взгляд Елены и довольно улыбнулась.
– Это мой сын Альберих, – сказала она. – Красавец! Весь в меня!
Альберих II Сполетский не отводил глаз от Елены. Взгляд его соскользнул на выпуклость груди женщины и вновь вскинулся, горя мрачным огнём. Мелиссина верно угадала под изнеженной оболочкой натуру страстную и необузданную. Вряд ли Альберих отличается умом и сообразительностью, но он горяч и болезненно обидчив – отличная растопка для того костра, который собралась зажечь Елена.
– Докладывай, Аудуальд! – вскричал подвыпивший Гуго. – Вслух, вслух! Тут все свои!
– Феоклит Дука показал себя никчёмным полководцем, – забубнил аббат. – Он погубил много тяжелой конницы и одержал победу, кою стоит назвать пирровой. Ныне он следует маршем к Гаэте. Флот Иоанна Радина направляется туда же. А вот русы…
– Так-так, – мотнул головой король. – Что же русы?
– Русы сожгли амальфитанский флот и взяли город Амальфи. Разбив флот герцога Неаполитанского, они разграбили Неаполь.
– О! – поднял палец Гуго. – А некоторые не верили! Кстати, сколько тех русов?
– Не знаю, мессир…
– Четыреста варангов на семи кораблях, – громко сказала Елена.
– О! – повторил король.
Пирующие тут же зашумели, припоминая воинские подвиги, реальные и выдуманные, вино полилось в глотки ручьями и очень скоро званый обед превратился в пошлую пьянку. Дворяне ревели нестройными голосами песни, отбивая такт чарками и кубками, собаки уже в открытую ели со столов, и Мелиссина решила покинуть гулянку. Выходя из-за стола, она посмотрела на Альбериха – и опустила глаза. Клюнет – не клюнет?
Выбравшись в галерею, она отправилась бродить по замку, пока не оказалась в Дворике Ангела. Здесь было тихо, вверху проплывали облака…
– Как мне называть вас? – послышался глухой голос.
Зоста-патрикия живо обернулась. Клюнул-таки. Перед нею стоял Альберих, он смотрел не мигая, словно играл в «гляделки».
– Еленой, – ответила женщина. – Этого достаточно.
– Елена… – повторил бледнолицый.
Решительно шагнув к ней, он протянул руки, обнимая Мелиссину. Не тут-то было – в гладких женских ручках нашлось достаточно силы и ещё больше умения, чтобы расцепить кольцо объятий.
– Я замужем, – твёрдо сказала Елена.
Альберих вспыхнул, его глаза сузились, губы задёргались, однако зоста-патрикия даже не подумала сгладить оплошность, а стала развивать наступление.
– Право, вы обидчивы, как ребёнок, – усмехнулась она. – Что, хотите разрядить свой гнев на меня? Нечего сказать, достойное приложение сил! На меня-то к чему обижаться? И за что? Да, я уважаю только сильных мужчин. И кто в этом замке таков? Король Гуго! Да-да, тот самый, нелюбимый вами отчим. Но разве я виновата в этом? Король точно знает, чего хочет, и добивается поставленной цели. Он получил Италию, теперь, женившись на вашей матушке, Гуго обрёл власть над Римом и всей Папией.[58] А что же вы? А вы, как истинный пасынок, скромно жмётесь в тени и дуетесь на всех. Браво!
Альберих сжал кулаки.
– Чего вы от меня хотите? – прорычал он.
– От вас? – делано удивилась Елена. – Чего же можно от вас хотеть? Хотят от Гуго, от Марозии – они тут власть и сила. Я недавно приехала в Рим и скоро покину его. А вы останетесь. Ах, не обижайтесь, Альберих, просто мне как женщине всегда неприятно видеть мужчину, терпящего унижения, мужчину, с которым никто не считается. Это вызывает неловкость и протест. А впрочем… Не обращайте внимания на мои слова, Альберих. В Риме я вторую неделю всего, а уже сужу о его жителях так, будто знаю их с рождения. Может, вам нравится жить пасынком, откуда мне знать?
– Мне это не нравится, – отчеканил пасынок Гуго.
– Тогда почему вы даже голоса своего не подаёте? Почему даже не пытаетесь хоть как-то поделить с родителями их власть? Или вы ждёте, что они сами вам всё дадут? Не дождётесь!
– Да кто вы такая, – зашипел Альберих, – чтобы судить обо мне?! В любой момент я могу засадить вас в тюрьму!
– Очаровательно! – рассмеялась Елена. – Да вы не только не желаете отстаивать собственные права, вы сразу бросаетесь защищать родительскую власть!
– Ничего я не защищаю! – возвысил голос сын Марозии и внезапно успокоился. – Вы же ничего не знаете, – сказал он, – а спорите. Скажите… Скажите, а если я докажу вам, что честь для меня не пустой звук, что обладаю силой и упорством, тогда я заслужу ваш поцелуй?
– Посмотрим, – улыбнулась Елена.
– Я докажу, – повторил Альберих, развернулся и ушёл.
Из-за тяжёлых створок дверей тут же выбрались Котян с Тарвелом.
– Ну, ты храбра, сиятельная, – признался печенег. – Взгрела так взгрела эту бледную поганку!
– Будет ли толк… – вздохнула зоста-патрикия. – Пойдёмте отсюда.
Они вернулись в трапезную – и застали безобразную сцену. Альберих Сполетский с поджатыми губами, набрав в кувшин воды, поливал отчиму на руки. Тот умывался, фыркал, отплёвывался, как вдруг, выпрямившись, огрел пасынка мокрой пятернёй по щеке. От крепкой пощёчины Альберих отлетел в сторону, а Гуго загремел:
– Какого чёрта ты столько воды льёшь?!
– Не ругайся, Уго, – захихикала пьяная Марозия.
Пасынок поглядел на мать, на отчима, перевёл взгляд на Елену – Мелиссина была серьёзна – и вышел, не сказав ни слова, но на последнем градусе бешенства.
«Спасибо, Гуго, – подумала зоста-патрикия, – лучших доказательств моим словам не привести! Приведёт ли свои Альберих? Вот вопрос…»
Глава 14,
Семь лодий, пять галер-санданумов и одна хеландия покинули Неаполь перед рассветом. Добычи было столько, что на палубах едва хватило места для пары хайробаллист. Турберн Железнобокий погоревал о гелеполе, что оставалась у городской стены, и настоял, чтобы тогда уж хоть все плутеи были взяты на борт. Просьбу старого варяга уважили.
Эскадра проследовала Неаполитанским заливом и вышла в открытое море – командование выбрало кружной путь к Гаэте.
…Места здешние, если и не были раем земным, то очень на него походили – лазурные волны, подбегая к
