дорогой.
Вот чертовка, говорит о речке, а сама не забывает выставлять напоказ свои крутые бедра и груди и черные как смоль волосы.
Чернявый захохотал и, прежде чем мы успели ему помешать, метнул в воду камень. Но Пеппа этого не заметила. Я хотел было сказать: «Стой, болван, ведь самое интересное начинается!» Меня, однако, опередил второй камень, пущенный моим братом и плюхнувшийся в реку с таким шумом, будто громадная рыбина махнула хвостом.
Пеппа вздрогнула.
— Что это? Или мне показалось?
Но теперь уж мы все равно выдали себя, и на реку обрушился град камней.
— Эй вы, паршивцы! — закричала Пеппа, вскакивая. — Не прячьтесь, я вас вижу.
На краю оврага показались головы Карлика и Обжоры; оба они сразу присоединились к нашему беспощадному обстрелу.
Пеппа кинулась бежать, как быстроногая лань.
— Анжелика убегает! В погоню! — крикнул Нахалюга.
Но куда там! На нашем пути преградой встали заросли камыша, и мы только всю кожу себе ободрали.
Обжора и Карлик тоже спустились с обрыва и подбежали к нам. Но Пеппа как сквозь землю провалилась.
— Чилдрен, чилдрен, стой! — умолял Чарльз, едва поспевая за нами.
Сверху едва различимо доносились крики Гарри, который звал приятеля.
— Да, теперь нам ее не догнать, — с сожалением сказал Тури.
— Догоним, — уверенно отозвался Чернявый.
Но мы чувствовали, что время упущено: бабочка улетела — видимо, скрылась в роще, темневшей неподалеку. Мы вбежали в нее, и нам показалось, будто нас поглотила мрачная пещера.
— Тут ничего не разглядишь! — сокрушался Пузырь.
Но глаза быстро привыкли к темноте; к тому же от деревьев веяло приятной прохладой. Впереди забрезжил свет; должно быть, роща совсем небольшая, решили мы, оглядевшись.
Тури внезапно замер.
— Тихо! Наверняка она где-то здесь.
Чарльз семенил за нами, причитая:
— Май гёрл, май гёрл!
— Уймись, идиот! — цыкнул на него Чернявый.
Воцарилась мертвая тишина. Мы с Агриппино приникли к земле и прислушались: ни одного звука, кроме шороха сухих листьев.
— Ей легко прятаться, она тут каждое деревце знает, — заметил Агриппино.
Но тут до нас донесся легкий треск раздвигаемых веток.
— Туда! — воскликнул Обжора, и мы ринулись в погоню.
Наши поиски опять оказались тщетными: на дерево она, что ли, взобралась?
— Паладины, вперед, в Арденнский лес! — провозгласил мой брат. — Вы и не ведаете, что Анжелика в птицу обратилась!
Мы не совсем поняли его намек и продолжали носиться по роще, цепляясь за ветки и наступая на ящериц.
— Фу, мерзкие твари! — ругался Пузырь.
Нахалюга и Обжора яростно топтали ящерок ногами.
— Чтоб вы сдохли, проклятые!
— Кончайте дурака валять! — прикрикнул на них Чернявый. — Пошли отсюда. Нету ее здесь.
Но мой брат только загадочно посмеивался и облизывал губы.
— Вот что, — сказал Тури. — Далеко уйти она не могла. Сделаем так: пятеро забираются на деревья и высматривают ее, а остальные становитесь в засаду.
Мы обшарили всю рощу, обнюхали чуть не каждый листик. И так приятно было идти под густыми кронами, сквозь которые едва-едва пробивались лучи солнца. Одно дерево показалось мне совсем уж темным — ни единого просвета. Но я сперва как-то не придал этому значения: всяко бывает, может, оно слишком старое, — и уже собрался было двинуться дальше, к выходу, но в последний момент что-то меня остановило. Я пригляделся и понял, что мне застило свет. Широкая юбка и ноги, свесившиеся с веток. Да это же Пеппа забилась там, среди густо-зеленой листвы.
У меня аж челюсть отвисла. Что делать: поднять тревогу или промолчать? Анжелика, серебристая рыбка, меня, конечно, не заметила: она же не могла бесшумно наклониться и глянуть вниз, потому ее глазам открывались лишь верхушки орешин.
Я знаками подозвал дружков; они тихонько подползли и расположились вокруг дерева. Все было как в таинственной сказке: казалось, откуда-то издалека доносится конский топот, звуки рога и голос, выкликающий наши имена.
Мы затаили дыхание, навострили уши, словно лесные звери, но Пеппа каким-то чутьем догадалась о нашем присутствии и громко крикнула с дерева:
— Ну чего уставились? — и мгновенно перепорхнула на ветку соседнего дерева.
— Лезьте за ней, быстро! — скомандовал Тури и первым вскарабкался по стволу.
Нахалюга, мой брат, Агриппино, Чернявый и я взобрались на деревья и стали преследовать девчонку. Ловкости нам было не занимать: с гиканьем мы прыгали по деревьям, сучьям, обрывая листья, распугивая птиц и ящерок.
Пеппа зацепилась за ветку и порвала платье, но и не подумала остановиться. До чего ж изворотлива была эта сучка! В какой-то момент Тури даже удалось схватить ее за руку; она вскрикнула совсем по- звериному, рванулась и унеслась как на крыльях.
Да, такую ведьму изловить непросто. Подобрав изорванную в клочья юбку — то ли чтобы удобнее было прыгать, то ли желая подразнить нас, — она выставила нам на обозрение молочно-белый зад и на лету превращалась
то в корзину с листьями,
то в черную волчью пасть,
то в лилию,
то в соловья,
то в дробный барабан,
то в павлиний хвост (или в юлу),
то в исцарапанную задницу,
а мы за ней, за ней,
то в белый живот с фиалкою пупка,
то в тень неуловимую,
то в змеиный клубок,
то в грязную миску,
то в черно-розовый цветок
(ох, бедные наши головы!).
Все закружилось и смешалось. Прыжки, крики, проклятия — ничего не разберешь. Пеппа тоже явно выбилась из сил и, как утверждал Чернявый, с которого семь потов сошло, должна, была неминуемо попасться нам в лапы. Но, на ее счастье, деревья стали реже, в глаза нам ударило яркое солнце, и зад Пеппы оказался вовсе не лилией и не миской, а самым настоящим зеркалом, которое напоследок сверкнуло перед нами и растаяло в шорохе сухих пепельно-серых листьев. Анжелики и след простыл.
— Эй, куда теперь? — кричали нам снизу. — Вы чего притихли? Нам из-за этого треска и листопада ничего не слышно, не видно!
Что им ответить? Мы только беспомощно озирались кругом, даже Тури и Агриппино, хотя они ориентировались лучше всех.
Мы добрались до края рощи, а дальше расстилалась только выжженная равнина и даже реки не
