было видно. Может быть, Пеппа повернула назад и скрылась в гуще ветвей? А мы сиди тут как дураки и хлопай глазами?
— Ну что, поймали? — допытывались снизу.
Мне показалось, что слева дрогнула ветка, но нет, это был обман зрения.
Наверняка эта подлая голозадая Анжелика спрыгнула где-нибудь на землю и пошла своей дорогой, смеясь над нами. Тихо, все вокруг замерло в лиловом мареве до самых гор на горизонте.
— Эй, говнюки, вы там богу, что ль, молитесь? — крикнул Обжора.
— Все, птичка улетела, — отозвался мой брат.
Едва мы спустились, как на нас набросились Карлик, Пузырь, Кармело и Обжора:
— Тьфу, недоноски поганые!
— Тьфу на вас!
Чарльз ошалело глядел на нас и тяжело дышал.
— А ну, хватит плеваться, а то морды всем расквашу! — прорычал Тури. — Сами небось видели, что это не девка, а сатана в юбке.
Мы поплелись обратно, и никому в голову не пришло набить карманы хоть и незрелыми, но все равно сладкими орехами.
— Пошли на дорогу. Небось Гарри-то нас еще ждет, — сказал Золотничок. — Пешком нам и к ночи до дому не добраться.
Слева зеленела совсем крохотная апельсиновая рощица, где мы впервые увидели Пеппу.
— Завтра вернусь и как пить дать ее поймаю, — пообещал Агриппино.
V
Всего за несколько дней поток американских машин с солдатами почти иссяк.
Теперь уже нечего было ходить к Замку и глядеть на дорогу, не появится ли джип со стороны Виццини. А раз не прибывали американцы, то и к Пеппе мы потеряли всякий интерес, хотя Обжора и Агриппино время от времени напоминали нам, что хорошо бы с нею поквитаться. Чарльз тоже уехал. Американцы оставили в деревне лишь небольшой гарнизон, которому было поручено добывать провизию для фронта, проходившего теперь уже под Мессиной.
И все же однажды Золотничок вывел нас на американского сержанта, которому понадобилась наша помощь. С большим трудом тот объяснил, в чем дело:
— Ваш бой сказаль, что в ближней кантри йест кавз — теленки. Так?
— Конечно, есть, — заверил Чернявый.
Никто из нас, ясное дело, и слыхом не слыхал ни про каких телят, но у Чернявого был нюх на приключения, и уж он ни за что бы не упустил новый случай позабавиться. Агриппино делал нам предостерегающие знаки, но никто не обращал на них внимания.
— Да идите вы со своими телятами! — взорвался он наконец. — Я осла у деда выпросил. Доедем до той речки и наверняка чертовку Пеппу изловим.
Однако и его союзник Обжора на сей раз присоединился к нам.
— Хрен с ней, с Пеппой! Тут, может, будет чем поживиться.
Сержант, выпятив губу, недоверчиво разглядывал нас с головы до ног: наши лохмотья, видно, вызывали у этого сарацина подозрения. Потом все-таки спросил, куда ехать.
— Туда. — Золотничок показал в сторону Альберо Бьянко.
Мы уже приготовились забраться в два грузовика.
— Ноу, чилдрен, ноу, — забеспокоился сержант. — Все нет. Поедет ты и ты. — И ткнул пальцем в Золотничка и Пузыря.
Золотничок ухмыльнулся.
— Тогда гуд бай, — бросил он и, весело насвистывая, пошел прочь.
Солдаты — всего их было шесть — поглядели на нас с любопытством, а сержант нахмурился и запыхтел своей трубкой, обдав нас облаком ядовитого дыма. Было видно, как ему не хочется тащить с собой десять голодных ртов.
— Карашо, — наконец процедил он сквозь зубы. — Летс гоу, маленки итальянски сволочь.
Золотничок тут же вернулся обратно и полез в крытый брезентом кузов. За ним я, потом Чуридду и остальные. Последним мы втащили за руки Пузыря.
— Доунт фогет, мне нужен теленки, — предупредил сержант. — Или я вам задам.
— Задам, задам по задам! — насмешливо пропел Карлик.
Водитель включил мотор, и машина понеслась по дороге, подпрыгивая на ухабах, брезент раздувался от ветра и больно хлестал нас по головам.
— Вот это скорость! — радостно воскликнул Марио Гулициа.
Чтоб не упасть, мы уселись на пол. Тури все прикидывал, сколько может весить теленок. Нахалюга и Чернявый затянули песню:
— Вы что, — напомнил я, — это же фашистская песня!
— А, плевать! — отозвался Чернявый. — Мне нравится. Подпевай и ты.
Мы невольно подхватили задорный мотив.
— Стойте, не все сразу, — вмешался Тури. — Один заводит, остальные подтягивают.
надрывались, не слушая его, Чернявый, Нахалюга, Обжора и Пузырь.
Золотничок, Агриппино и Марио Гулициа молотили в такт по борту машины: бам-бу-бу-бам-бу-бу- бам-бу-бу-бам.
Грузовики мчались по усыпанной гравием дороге, вздымая пыль.
— Шат ап, шат ап! — кричал нам из кабины сержант, но, видя, что мы не унимаемся, заставил водителя остановиться и просунул голову под брезент. — Я не терпеть этот бордель!
— Ах так, — проговорил Золотничок, поднимаясь. — Тогда счастливо оставаться. — И полез через борт.
Сержант стиснул волосатые кулаки, но тут же овладел собой, хитрец, и вместо проклятий, которыми он был готов нас осыпать, у него вырвался сдавленный смешок.
Мы снова тронулись в путь и на этот раз заголосили так, что даже рева мотора не было слышно:
Из кабины донеслись ругательства. Теперь уж он нам не спустит, подумал я.
Но паузы в нашем пении заполнила тягучая печальная музыка, и мы стали горланить еще громче, чтоб разогнать тоску, навеянную этими звуками и унылым видом старых скрюченных олив, проносившихся вдоль дороги.
— Тсс, — сказал я. — Слышите?
Эти болваны, оказывается, подпевали нам. Но, надо признать, выходило у них куда лучше, чем у
