зимовке. Действительно: ноябрь – не август, холода не за горами. Вот горожане и снуют повсюду, выискивая, где подешевле купить припасов на зиму.
То, что в 3реге поменялась власть – не повод, чтобы забывать о приближающихся морозах.
– Хромой? – Кедрика, казалось, удивил вопрос правителя. – Он покинул город.
– И куда же он поехал? – Сказать, что Штифа не затронула весть о скором отъезде наймита – значит, нагло соврать. Да что таиться – он был поражен: жена с сыновьями сидят в подвале хорошо охраняемой усадьбы, что в окрестностях 3рега, а их спаситель, герой, воин бросает все и…
В окрестностях 3рега…
– Давно он уехал? – Пораженный внезапной догадкой, Штиф резко повернулся к советнику.
– Да часа два тому. – Кедрик протянул королю сложенный вчетверо листок бумаги. – Вот, просил передать.
Король без разговоров выхватил записку из рук священника. Бумага была самой дешевой: шероховатая, легко рвущаяся. Текст записки нацарапан криво, спешно: видимо, Хромой писал ее впопыхах. Внизу красовалась большущая клякса.
Король пробежал по тексту записки глазами.
Советник молча перебирал четки.
Внезапно его господин дико взвыл, и скомканное послание отлетело в угол:
– Проклятье, Кедрик! Чтоб на его костях вся Валгалла плясала!
– В чем дело, Ваше Величество? – советник испуганно побледнел, но король уже был у двери. Миг – его и след простыл.
Ушлый Кедрик, выждав для верности минуту, наклонился за скомканным листком. Поднял, с улыбкой прочел:
«Когда ты чужд своим, я знаю, ты – чужак,
Когда свои чужды, ты – волк среди собак,
Когда решил купить, я понял, ты – дурак,
Когда я их спасу, все кончено, му…»
– дальше стояла жирная клякса.
– Какой же глупый король нам достался… – покачал головой Кедрик, сунув записку в карман.
Телега мчалась со скоростью хорошо натренированного волколака, однако я все равно продолжал гнать коне и уже второй день подряд, не щадя плетки.
Тролль с огром, ничего о случившемся в моем доме не помнившие, не понимали, к чему такая спешка. Степняк все пытался выведать, куда делся Шмыг, но я отговаривался обещаниями рассказать все позже. Есть приходилось прямо в телеге, а значит – только холодную пищу, засыпать – под уже порядком надоевший стук колес. Я и вовсе не спал, все еще не в силах забыть Безликого, и потому все предложения Рохана смениться отметал быстро, без задержки.
А меня все гнал страх.
Никогда раньше я не смотрел смерти в глаза. Она представлялась мне ветхой старухой с косой или, на крайний случаи, пышногрудой валькирией, уносящей души погибших в Валгаллу. На деле все оказалось не так романтично: смерть специально для меня приняла облик безликого воина, быстрого, ловкого и непобедимого. Ничего более страшного я в жизни не видел, а если бы и удалось хоть одним глазком на такое чудо поглядеть, так рассказать бы не смог. Потому что бежать от страха мыслимо, а вот описать его – практически невозможно. А уж сбежать… Я с уверенностью списал все на волшебные свойства статуэтки, однако сделал это только для успокоения: веры в легенды и волшебство древних артефактов у меня не прибавилось.
Минула вторая ночь.
Телега, похоже, всерьез решила развалиться прямо на ходу: один из четверки коней уже лег с пеной у рта, далеко позади. Оставшиеся три мерина с хрипом отфыркивались и изо всех сил перебирали копытами, рискуя в скором времени повторить судьбу собрата. А я все гнал. И начхать, что под глазами огромные мешки, что глаза в красных прожилках и что спина не разгибается. Главное – успеть поскорей, не опоздать.
Я успел. Ровно в полдень телега влетела в открытые ворота. Огр на ходу бросил стражникам грамоту Булина, и мы, не замедляя ход…
– Остановите телегу!
Я послушно натянул поводья и смахнул со лба пот. Кони, не веря своему счастью, безумно косились по сторонам и жадно хватали ртом воздух: бешеная скачка утомила их сверх меры.
– В чем дело, сержант? – поинтересовался огр: грамота его, пусть и разбирается – решил я, молча наблюдая за разворачивающимся действом.
– Дело в том, огр, – кто бы мог подумать, что в столь короткое название расы можно вложить столько презрения, – что грамота у вас за печатью Булина.
– И что?
– А то! Мэр в тюрьме. Он объявлен вне закона. А это значит, что вам там тоже заготовлен уголок! – Стражники за его спиной потянулись к торчащим из ножен рукояткам мечей.
– Постой-ка, сержант. – Я спрыгнул на землю и подошел к воину. – Зачем нам ругаться? Мы не имеем к бывшему мэру никакого отношения. Когда мой друг, – жест рукой в сторону Палаша, – брал грамоту у местного мэра, он не знал, что у того рыльце в пушку!
