Но ему бы сообщили о смерти…
Или это необычная кончина? Вал не знал всех особенностей умерщвления в Астрате. Может, маги этого мира придумали особо изощренный способ? Или не маги, а кто-то другой?
В любом случае беспокоить вампира пока не стоит. А то с него станется: бросит задание Хорхиуса и начнет искать свою возлюбленную по всем закоулкам Астрата. Уж тогда они повеселятся в стократ больше! Вот только толку с веселья этого мало…
В общем, пока надо закончить с глупыми играми.
А об Элви они еще успеют позаботиться…
– Как думаешь, что ему за Маску предложить? – спросила волшебница, пережевывая кусочек вяленого мяса.
– Да не отдаст он! – тролль улегся у стенки, загородив ногами проход. – А предлагать… Ничего ему не нужно, он же Смотрящий.
– Совсем-совсем?
– Совсем-совсем. Ну, разве что покой. Точнее, Покой – именно с большой буквы!
– Смерть, что ли? – не поняла Элви.
– Нечто вроде. Вот ты представляешь себе, каково это – шестьсот лет сидеть в одном и том же месте, никуда не выходя, и тешить себя беседой с горсткой идиотов, которых обвел вокруг пальца клоун-орк? Да мне и самому уже осточертел этот Лабиринт. Эх, если бы Зло не сдерживало…
– Зло? – оживилась Элви. – Какое?
– Ну, то, что в центре Лабиринта, в круглом зале. Оно нам и не дает Изойти.
– А Бинбо?
– А что Бинбо? Он же маг, да еще какой! Смог время Исхода для всех нас оттянуть. Но его потом все же утащило, а мы остались. Хорошо хоть в Лабиринте, от глаз людских подальше!
– А чего в этом хорошего? Ты же сам говоришь – осточертело тебе в Лабиринте!
– Ну осточертело. Но представь: на весь Астрат – десять нелюдей. Да твои собратья просто на куски бы нас порвали! А потом оживили бы и опять порвали. Вы же, по большему счету, и орков, и эльфов, и моих родичей ненавидите пуще всех бед. Хотя за что – неясно.
– Может, люди просто не очень любят тех, кто на них не похож?
– Нет, Элви, – грустно покачал головой Ганрич. – Сама подумай: если ты права, значит, с Исходом должны были закончиться все войны. Они закончились?
– Нет.
– Вот видишь! Когда мы Изошли, людям стало некого ненавидеть. Но они не растерялись и стали ненавидеть друг друга. Одни люди убивают других людей. Фрогулы – слишком велики и неуязвимы; дроверы – мелки и шустры; драконы – огромны и недосягаемы. А сосед – вот он, скотина, живет себе, жизни радуется…
Элви грустно хмыкнула:
– Честно говоря, не думала, что среди троллей есть настоящие философы! Из нескольких занятий, на которых рассказывалось о вашей расе, я поняла, что вы глупы и жестоки. Но теперь знаю, что это не так…
– Да нет, тебе все правильно говорили, – огорошил девушку Ганрич. – Жестокие, конечно, сильно сказано… Но глупые – да. Просто… – он тяжело вздохнул, – за шестьсот лет одиночества и редкого общения с Крыланом можно научиться очень и очень многому. Ладно, забодал я тебя совсем – отсыпайся, завтра опять идти.
И, показывая, что разговор, окончен, Ганрич закрыл глаза и громко захрапел. Очень натурально.
Удивительно, но пещеру Треста путники нашли очень быстро.
По табличке у входа.
Пижон, все еще не веря, прочитал написанное три раза, но ничего не изменилось: на большой доске у входа кто-то аккуратно вывел «Дракон Трест», причем на Всеобщем. Стало понятно, зачем Хорхиус назвал имя твари.
Только кто эту табличку делал?
Впрочем, не так это и важно.
– Пошли уже, – нетерпеливо буркнул Пижон.
Картежнику явно не терпелось поскорее разобраться с очередным заданием мага.
Но стоило сделать шаг, как из пещеры, ревя, вылетел огромный ящер. Шулер от неожиданности отпрыгнул назад, но споткнулся о камень и распластался на земле.
А крылатая тварь, сделав круг над селением, устремилась на запад.
– Ух ты… – восхищенно прошептал кровосос, лежа на земле. – Настоящий… Я их никогда раньше не видел! Да и представлял весьма отдаленно.
Вал понимающе кивнул. Когда ему впервые довелось узреть живого дракона, он тоже, раскрыв рот, глядел на это поистине идеальное создание природы.
Огромные кожистые крылья, блестящая в лучиках солнца чешуя, умнейшие глаза, в которых, казалось, отражаются прожитые годы… Созерцание драконов – удел не только романтиков, но и всякого человека, хоть чуть-чуть могущего отличить прекрасное от всего остального.
