Данные с ускорителя в вычислительный центр передавались по телетайпу. Машине предстояло «начерно» обработать их и каждые двадцать минут выдавать результаты — несколько колонок цифр. Но в ходе эксперимента не было необходимости разбираться в этих десятках цифр. Сейчас нужны были только пять самых необходимых чисел, и, чтобы получить их, не нужно было даже идти в машинный зал, они будут печататься на пишущей машинке, стоящей на специальном столике рядом с кульманом. И они нет-нет да и поглядывали на нее, словно опасаясь, что она может не вовремя застучать. Но машинка — внушительный «Консул», поблескивавший черными клавишами, — молчала. Ей еще нечего было сказать.
Они уже звонили на ускоритель, наведались в машинный зал, но им не слишком вежливо посоветовали заняться своим делом. Легко сказать… А если свое дело одно только ожидание?
Расхаживания по комнате. Полтора десятка дымящихся сигарет. Напряженные лица, натянутые улыбки, взгляды, перескакивающие с предмета на предмет. Молчание. Тяжелое, густое, плотно набившееся в комнату, с пола до потолка, подкрашенное сизым табачным дымом молчание.
— Дайте чего-нибудь пожевать, — сказал Дмитрий.
Головы в секундном недоумении повернулись к нему. О чем это? Что означает «пожевать»?.
— Не успел пообедать, — сказал Дмитрий. — Надеюсь, едой вы запаслись?
О господи, только-то и всего? Пожевать? Разумеется, они запаслись едой! Холодильник трещал от того, что можно было жевать! Через минуту стол перед Дмитрием был заставлен так, что жевать ему пришлось бы по меньшей мере до утра.
— Полегче, полегче, — поднял он руку. — Пантагрюэльствовать будем завтра, у меня дома… А пивка не найдется?
— Пивка? Еще бы ему не найтись! Какое вам, Дмитрий Александрович, — жигулевское, московское, рижское?
— А кто со мной за компанию?
— Нет уж, увольте. Мы — сыты. По горло и даже выше. Мы — нет. Мы — пас… Что означает эта лампочка?!
Рядом с «Консулом» светился зловеще-красный кружочек.
— Трехминутная готовность, — спокойно сказала Таня Медведева, программистка. — Не паникуйте и рассаживайтесь по местам, не толпитесь у машинки.
— Почему раньше этого не было? — зло спросил кто-то.
— Раньше не было, а теперь стало.
— Выдумывают тут всякое. Народ-то нервный пошел, насквозь психованный…
— Психи, по местам!
Главное — уже не было тишины. Уже улыбались, а не изображали улыбки. Говорили, а не выдавливали слова. Теперь уже можно было ждать. Три минуты, а потом еще двадцать — и первый результат. А потом будет совсем просто. Главное — первый результат.
Но не успели они сесть, как с сухим пулеметным стуком заговорил «Консул». Савин даже подпрыгнул на месте. Что он бормочет, этот идиот «Консул»? Зачем? Ведь до результата еще целых двадцать минут!
Дмитрий поставил стакан и вопросительно посмотрел на Ольфа.
— Заголовок печатает, — сказал Ольф и усмехнулся: — И правда, психи.
«Консул» с грохотом передвинул каретку и снова мелко застучал. Несколько человек уже стояли над ним, плотно сдвинув головы.
— Тьфу, собакин сын! — ругнулся Костя Мальцев. — Это ж вмиг можно инфаркт схватить… — И накинулся на Таню: — А без этих фокусов нельзя обойтись?
— Спокойно, спокойно, — невозмутимо проговорила Таня. — Сядь, голубчик, вредно так волноваться.
«Консул» еще раз дернулся и умолк. А ровно через двадцать минут он отпечатал первую строчку результатов. Строчку эту давно все выучили наизусть, Савин признавался, что она даже снилась ему, и теперь, когда они увидели, что «Консул» выдал почти то же самое, что было в их расчетах, — это «почти» значения не имело, без него не обходится ни один эксперимент, — раздалось разнобойное «ура». Игорь Воронов, расплывшись в неудержимой улыбке, похлопал машинку по черному блестящему боку:
— Молоток, «Консул», так держать!
Дмитрий оторвал листок с цифрами и нанес на график крестик. Центр его почти совпал с красной точкой.
А через восемьдесят минут случилось то, о чем они потом долго не могли вспоминать без содрогания.
За это время все более или менее успокоились, настроились на долгое ожидание. На часы все-таки посматривали, и за несколько минут до выдачи результата два-три человека уже стояли у «Консула». И когда тот в пятый раз застучал, Дмитрий встал и неторопливо направился к кульману. И, еще не доходя до машинки, он понял, что случилось что-то неожиданное и очень неприятное. Майя так смотрела на цифры, словно никак не могла поверить своим глазам или думала, что от ее взгляда они переменятся. А Савин, неизменно дежуривший у «Консула», повернул к Дмитрию голову, пошевелил губами и громким хриплым шепотом сказал:
— Дмитрий Александрович, тут… Смотрите.
И неуверенным, боязливым жестом показал на машинку.
А Дмитрий уже и сам увидел.
Из пяти цифр главной была последняя — отклонение экспериментального значения от теоретического. Они предполагали, что эти отклонения не должны превышать двух процентов. Чуть больше — не страшно, меньше — бога ради, нам же лучше. И в каждой строчке они прежде всего смотрели последнюю цифру, и до сих пор все шло как нельзя лучше. Ноль и шесть десятых, один и два, ноль и девять, ноль и восемь. И четыре синих крестика легли почти по центрам красных точек.
Сейчас пятая цифра означала что-то совершенно невозможное — тысяча триста сорок семь. Первое, что пришло в голову Дмитрию, — это опечатка. Но стоило взглянуть на остальные числа, и все стало ясно. Никаких опечаток. Ошибка тысяча триста сорок семь процентов и еще восемьдесят шесть сотых. Экспериментальное значение в тринадцать с половиной раз превышало расчетное.
Дмитрий оторвал листок и, поворачиваясь к кульману, увидел, как все встают и идут к нему. Он еще раз взглянул на листок, взял толстый двухцветный карандаш и стал отсчитывать на графике это нелепое, невозможное значение. График был большой, и туда, где нужно было поставить крестик, он не мог дотянуться.
— Опустите кульман, — сказал он.
Потом ему говорили, что всех поразило его спокойствие в эту минуту. Это спокойствие ввело их в заблуждение и помешало сразу понять, что произошло, листок он держал так, что цифры не были видны. И зачем опускать кульман, они не поняли и продолжали смотреть на него, и ему пришлось повторить:
— Опустите кульман.
— Зачем? — спросил Полынин.
Дмитрий посмотрел на него, и Полынин принялся торопливо откручивать винты. Доска медленно, со скрипом поползла вниз.
— Хватит, — сказал Дмитрий.
Он еще раз отсчитал деления, поставил точку и нарисовал аккуратный синий крест. Наверное, он нажимал на карандаш сильнее обычного, и крест получился жирным. «Как паук», — скажет потом Савин.
Крест безобразно повис в левом верхнем углу графика. Он был так высоко, что, если смотреть только на него, четыре предыдущих крестика скрывались из поля зрения. Да они теперь и не нужны были — один этот новенький, живущий всего несколько секунд крест перечеркивал не только предыдущие, но и будущие шестьдесят крестов, даже если все они лягут точно на красные точки.
— Что это? — громко спросил кто-то.
Дмитрий положил карандаш и негромко сказал:
— Не знаю. Может быть — крокодил, может быть — пятитонный грузовик.
