богатый стол. — О деле будем говорить.
— Государь, так, может, в дом пройдем? Чарку выпить с дороги — самое милое дело…
— Помолчи, воевода! Здесь поговорим. Чего я не видел — в хоромах твоих душных и вонючих? Докладывай дельно: сколько выкопали глубоких рвов? Сколько поставлено палисадов крепких — с бойницами?
— Дык, государь, дык…
— Сколько же? — душевно поинтересовался царь — мягким и добрым голосом, — от которого даже у Егора по спине побежали испуганные мелкие мурашки…
Ладыженский повалился на колени, покорно склонил голову к земле: рыжий кудрявый парик тут же соскочил с головы, демонстрируя всем окружающим обширную розовую лысину, скупо поросшую тоненькими седыми волосинками.
— Не вели казнить, государь, пощади… — затянул писклявым голосом воевода. — Исправлю все! Пощади…
— Сколько? — взревел Петр, демонстративно кладя ладонь на рукоятку пистолета, торчащую из-за широкого, темно-красного пояса. — Говори, не вводи в грех! Немедленно встать на ноги и доложить толком! Последний раз прошу, боярин! — Одним движением выхватил пистолет, негромко щелкнул взводимым курком…
Воевода вскочил на ноги за полсекунды, зачастил, мелко и просительно дрожа жирным подбородком:
— Нисколько, Петр Алексеевич, батюшка! Не успели мы еще! Готовимся только…
— Готовитесь? — искренне удивился царь. — Это как же? Спите до полудня? Причем так крепко, что будить вас приходится гранатами? Не сметь — перебивать царя! Ты, Ладыженский, получал мой Указ — о военном строительстве новгородском?
— Получил, милостивец, получил!
— Когда?
— Так с месяц назад всего! Вот и не успели пока ничего сделать! Но думу боярскую уже два раза собирали, долго сидели, обсуждали подробно…
— Чего обсуждали-то? — пуще прежнего удивился Петр.
— Так это самое и обсуждали… — воевода недоуменно развел руки в стороны. — С какой стороны надобно подойти к этому важному делу. Да с чего начать, да чем закончить…
— С чего начинать? Так нагнали хватких мужиков, дали каждому в руки по крепкой лопате, пусть себе копают! — посоветовал Егор. — В другое место нагнали других мужиков, дали в руке по надежному топору, пусть амбары строят да армейские казармы…
— Так-то оно так! — закивал головой воевода. — Да где взять этих мужиков, коим надобно лопаты да топоры давать в руки? Своих-то крестьян никто — из бояр и помещиков — давать не хочет! Жмутся все… Генерал Аникита Репнин солдат своих тоже не выделяет, мол, тем солдатикам надо службу нести воинскую, маневрами постоянно заниматься… Что тогда делать? Вот и рассуждаем о том — во время думского сидения…
Петр внимательно посмотрел в глаза Егору, усмехнулся — бесконечно печально:
— Слыхал, охранитель? Понял, о чем толкует этот лысый Ладыженский?
— Мрак полный! — сдержанно прокомментировал Егор. — Война объявлена, а они — все заседают, думают, рассуждают… А решится Карл Шведский незаметно свою армию перебросить на восток. Что тогда?
— Совсем ничего хорошего! — уверенно ответил на этот вопрос царь. — Придет и Новгород заберет — голыми руками — без всякого сопротивления… А ты, Алексашка, все коришь меня, мол, жесток я чрезмерно по отношению к людишкам. Как же с ними, людишками, можно по-другому, когда они по-хорошему совершенно ничего не хотят понимать? Как, скажи, если они, гниды бесстыжие, только вот так понимают? — Он несильно ткнул в грудь воеводы дулом своего пистолета, после чего — так же несильно — надавил на спусковой курок…
Прогремел выстрел, Ладыженский, утробно охнув, медленно опустился на землю своего двора, слегка припорошенную декабрьским снежком, Никита Апраксин громко и одобрительно хмыкнул.
— Считаешь, что я правильно застрелил воеводу? — резко обернулся Петр к Апраксину. — Отвечать коротко и дельно! Без рассуждений пространных…
— Есть — без рассуждений! Полностью согласен, государь! Одобряю!
— Во как оно! — насмешливо подмигнул царь Егору. — Не все такие мягкотелые, как ты, охранитель… Молодежь-то у нас растет — о-го-го! Так, а где у нас генерал Аникита Репнин — командир новгородской дивизии? За воротами жмется? Звать его сюда, незамедлительно! Пусть не боится, может, и не застрелю его, пожалею…
Репнин — дяденька солидный и дородный, вошел во двор неторопливо и внешне совершенно спокойно, высоко задрав голову.
«Это он специально — смотрит вверх, чтобы не видеть тело застреленного воеводы!» — уверенно заявил циничный внутренний голос.
— Здравствуй, государь! — прикрыв глаза, склонился Репнин в низком поклоне.
— И тебе, генерал, долгих лет! — охотно откликнулся Петр. — Вот, Аникита, представляю тебе нового новгородского воеводу! Поручик Никита Апраксин, прошу любить и жаловать! — ладонью крепко похлопал опешившего Никиту по груди и по плечам, улыбнулся: — Что, не принято так сразу — поручика назначать в воеводы? Плевать мне на то хотелось: принято, не принято… А ежели этот юный Апраксин до весны все выполнит, что я от него потребую, то и в полковники произведу. Но это — ежели справится… Так, по Ладыженскому. Все вотчины и деревеньки его пока отписываю в мою казну. По весне посмотрим — что к чему. Может, все это и на молодого Апраксина перепишу…
Весь день они осматривали новгородские военные укрепления, кремль, стационарные военные городки. Уже к вечеру добрались до гостеприимного дома Репнина, где и решили заночевать. Покончив с ужином, Петр неторопливо закурил трубку и принялся давать пространные указания Репнину и Апраксину:
— Рвы копать надо — в полтора роста человеческих, не менее. Палисады ставить — с узкими бойницами, тщательно обкладывать все палисады дерном — с обеих сторон. Для работ тех отбирать у помещиков и бояр людишек — без всякой жалости. Ты, Аникита, половину своих солдат выделишь поручику. Не спорь со мной, голову отрублю! Одна половина — на маневрах, другая половина копает старательно да усердно машет топорами… Далее. За рвами насыпать валы земляные — с надежными позициями для артиллерии, башни возводить приземистые. Да, про монахов-то забывать не следует! Пусть тоже поучаствуют, толстопузые, в деле обороны землицы русской. Разрешаю тебе, воевода новгородский, брать с каждого большого монастыря на крепостные работы до десяти подвод людей с железными лопатами да кирками…
Еще через час пришел (по отдельной записке-приглашению) дьячок Михаил Белоцерковский, доверенное лицо Егора в Новгороде.
— Ну, Мишаня, есть в Новгороде тати, которых казнить требуется? — в шутку спросил у своего сотрудника Егор.
— Есть, Александр Данилович, как не быть! — очень серьезно ответил Белоцерковский, преданно поглядывая на царя, прихлебывающего с блюдечка крепкий чай, подслащенный липовым медом. — Целых двое: подполковник Шеншин и подрядчик Алешка Поскочин. Обоим мало головы их снести с плеч…
Петр хохотнул — негромко и довольно:
— Первый раз вижу такого кровожадного дьяка! Любезный, что же такого страшного совершили эти злодеи, чтобы им сразу — головы сносить с плеч? Поведай ужо…
— Шеншину, государь, по твоему Указу предписано было тщательно укрепить оборону Печерского монастыря, твердыни нашей древней. Так тот Шеншин до сих пор и не выехал ни единого раза к монастырю, все водку вкушает хлебную…
— Так! А второй чего натворил?
— Поскочин поставлен воеводой Ладыженским — ныне покойным — подводы нанимать у крестьян и помещиков, чтобы грузы перевозить на крепостное строительство. Подводы — за счет казны — регулярно
