– Саня, я же там привёз растений всяких – саженцы деревьев и кустов, черенки цветочные. Надо же с ними что-то сделать. Что-то, правда, сломалось по дороге, что-то засохло…
– Я уже распорядилась, милый! – нежно и сонно проворковала жена в ответ. – Слуги всё, что уцелело, уже прикопали временно, на огороде. Потом постоянно пересадим – в нашей с тобой Александровке, любезной сердцу…
На следующий день он не утерпел, заехал на часок-другой в свой Преображенский полк. С женой Санькой и заехал, с которой даже на короткое время расставаться и разлучаться не хотел…
– Александр Данилович, радость-то какая! – искренне обрадовался приезду полковника Фёдор Голицын, вскакивая с полкового барабана, сидя на котором, он наблюдал за мушкетными стрельбами. – О, Александра Ивановна, наш ангел-хранитель! Позвольте ручку поцеловать! Прибыло вчера от батюшки вашего, Ивана Артемича, две телеги с мылом. Благодарны премного…
– Это мы с отцом на паях открыли фабрику мыловарную, – объяснила Санька. – Ты же мне денег много оставил, с избытком. Вот и поставили фабричонку в слободе Долгопрудной. Для полка Преображенского мыло отпускается почти бесплатно, со скидкой половинной…
Провели пробные стрельбы – новыми гранатами, начинёнными хитрым зажигательным составом.
– Это полковник Брюс прислал с оказией два бочонка со смесью и инструкцию подробную: как гранаты той смесью правильно начинять, – пояснил Голицын.
– А где сейчас сам Яков? Когда вернуться собирается? – спросил Егор.
– Отписал, что месяца через два-три. Мол, не всё ещё нужное – по части химической – успел прикупить в Европах…
Испытуемые гранаты взрывались только через раз, но пламя поднималось высоко и пылало жарко.
– Очевидно, Брюс смешал порох, белый фосфор и порошок серы самородной, – предположил Егор. – А вот корпус гранатный, брат Фёдор, толстоват! Дай команду, чтобы растачивали больше, усердней…
В четверг он прибыл в Преображенский дворец, как и было велено – незадолго до начала обычного завтрака, положенного этикетом. Вылез из кареты, приобретённой Санькой во время его отъезда в Европу у кукуйских умельцев, не торопясь, прошёлся по изумрудной лужайке, вошёл в просторную беседку, отведённую в жаркое летнее время для приёма трапезы.
В беседке, за длинным нешироким столом, уже сервированным (европейской посудой) для предстоящего завтрака, сидели Лефорт и князь-кесарь Ромодановский, беседовали о чём-то негромко и заинтересованно. Причём Фёдора Юрьевича было сразу и не узнать: в иноземных бархатах и кружевах, в парике цвета воронового крыла, с бритым подбородком. Только усы оставил князь – по-татарски, крутой длинной подковой.
«Странное сочетание – европейский костюм и усы татарские!» – усмехнулся про себя Егор, но вслух говорить ничего такого не стал, поздоровался вежливо и уважительно.
– И тебе, царёв охранитель, полковник, здравствовать! – прогудел густым басом Ромодановский. – Вот, видишь, строго блюду Указ государев: бороду выбрил, одёжку иноземную прикупил. Что, наверное, смешно смотрюсь? Ладно врать тебе… Я и сам ведаю, что смешно! Ничего, привыкну, раз так надобно – для дела! – неожиданно усмехнулся. – Это ты ещё остальных не видел! После обеда съедутся бояре – Думу сидеть, вот тогда, ужо, обхохочешься! До колик сильнейших, желудочных… Да, вот вино венгерское – славное, просто отличное! Откушай, не пожалеешь…
Егор налил из высокой бутылки полный бокал вина, выпил до половины, поставил на стол, похвалил:
– Неплохое вино, Токайское, черносмородиновое! – после чего спросил: – А где же Пётр Алексеевич? Неужто проспать изволили?
– Жди, как же – проспит такой! – глухо рассмеялся князь Фёдор. – С самого утра уже на ногах! С сыном общается, нарадоваться не может…
– Да занятный мальчик – царевич Алексей! – подтвердил Лефорт. – Так изменился за эти полтора года! Выглядит гораздо старше своих восьми годков. Метко стреляет из пистолетов и ружей. Неплохо говорит на языках немецком и аглицком. Книги читает усердно – по Истории военной. Знает по именам всех героев и полководцев древних…
– А где они, государь с сыном?
– Вона, возле того пруда! – радостно махнул Ромодановский рукой. – Пускают модели корабельные. Три маленьких фрегата смастерил Картен Бранд, а четвёртую модель – брига парусного, сам царевич… Уже полтора часа там бултыхаются, пуская суда по ветру. Всё бегают с одного конца пруда на другой! И кому из них двоих это занятие нравится больше – ещё и неизвестно… А вон, на разных сторонах пруда, и твои люди, Данилыч: Волков Василий, Алёшка Бровкин, ещё три охранника… Бдят! К Волкову-то я заезжал в этом году не один раз, в казарму, что располагается сразу за Преображенским дворцом. Человек пятьдесят под его началом: бегают, прыгают, кулаками и ногами доски разбивают, кирпичи. Стреляют из луков, ножи метают метко… Красота!
Лефорт, до этого широко и одобрительно улыбавшийся, неожиданно озабоченно нахмурился и предложил:
– Господа мои, может, поговорим серьёзно? Пока нам никто не мешает? Дел-то намечается – клубок змеиный… Правда ведь, князь-кесарь?
– Верно, верно! – в свою очередь помрачнел Ромодановский, и на его лбу прорезалась глубокая вертикальная морщина. – Последние три месяца – до вашего возвращения – тут такое началось… Мрак полный!
– Расскажи про то, Фёдор Юрьевич! – подобравшись, попросил Егор. – Подробно расскажи, без недомолвок!
– Какие перед вами недомолвки? Слушайте, соратники! Ещё в марте месяце скончался «тройник» государев. Отравили? Вряд ли, просто – от пьянства чрезмерного. Хотя, всё может быть… Беднягу похоронили втайне, да слухи пошли гулять разные по Москве. А тут ещё и из Европы новость долетела нехорошая, мол: «Пётр Михайлов, волонтёр Великого Посольства, скончался где-то во Франции»… Послы иноземные стали задавать вопросы разные, неприятные вовсе. Бояре наши толстозадые по углам зашептались радостно… Даже я заволновался непритворно! Но тут – очень кстати – почта пришла из города Амстердама, где рукой Петра Алексеевича описан был тайными симпатическими чернилами ваш путь истинный, через море Балтийское, озеро Ладожское и Волхов-реку. Я тут же всех поставил на места их: на заморских послов наорал немного, матерно, кое-кого из бояр смутившихся заковал в железо да и отправил в темницу. Дело-то привычное… А вот несколько дней назад всем стало известно, что царь в Новгороде уже, следует к Москве. Вот тут-то иноземные послы снова ожили, кругами широкими заходили вокруг меня. Спрашиваете, что им надобно? Да всем – по-разному… Турки замириться хотят с Россией. На время только, понятное дело, чтобы им сподручней было с венцами и венецианцами разговаривать. За турками стоят датчане, норвежцы и бранденбурцы: эти хотят, чтобы мы, помирившись с Османской Империи, навались со всей мощью русской на короля шведского Карла. Шведы тоже не дремлют: предлагают заключить мирный договор – на тридцать лет, более того, обещают помочь и в войне с Турцией. Естественно, когда сами разделаются с поляками… А Польша – вообще отдельное блюдо, хитрое! Знаете уже, что курфюрст саксонский Август стал одновременно и королём польским? Вот то-то же! Теперь полякам выгодно, чтобы русские воевали и со шведами, и с турками… А ещё ведь есть Франция с Англией! И все они, мерзавцы, – Ромодановский возмущённо воздел руки к небу, – все до одного деньги предлагают немаленькие! Что делать? Голова пухнет и идёт кругом…
Лефорт печально улыбнулся, потом лукаво прищурился:
– Это и называется – высокая дипломатия! Всем обещать – всего. Соглашаться, клясться в дружбе вечной. А, главное, деньги брать – у всех подряд! Пушки и ружья – также. А там уже и разберёмся… Главное – профит свой соблюсти, выгоду денежную, или там коммерческую – на годы вперёд…
– Выгоду, профит… – непонимающе заворчал князь-кесарь. – А как её понимать, выгоду-то? Те князья и бояре наши, у которых вотчины южные, пшеничные, они стеной стоят за войну с Турцией. Мол, когда победим османов, то договоримся с ними о свободном морском проходе в Средиземное море, тогда можно будет пшеничку русскую выгодно продавать в Европу – за цену славную. А те, у которых вотчины северные, они только и говорят – что о портах на море Балтийском. Хотят торговать – всё с той же Европой, но уже лесом, дёгтем и мехами… Ну, и как тут быть? Кого слушать? Ты-то вот как мыслишь, Александр Данилович?
