– …Бо есть не печаль, но жизнь бесконечная…
Никоненко, преображенный в Никиту Козлова, низко кланяется чудотворной иконе и целует ее, ставит свечу за упокой барина своего Александра Сергеевича Пушкина.
Пушкина многое связывало со Святогорским монастырем. Есть предание, что, работая над Борисом Годуновым, Пушкин живо интересовался монастырскими книгами и древностями, для чего ему отводили в монастыре келью, которую он испещрял своими надписями на стенах, так что приходилось ее белить после его ухода.
В апреле 1836 года Пушкин привез в Святогорский монастырь хоронить свою мать, Надежду Осиповну Пушкину. Тогда же поэт внес в монастырскую казну деньги, откупив себе место рядом с могилой матери.
Так и произошло морозным февральским утром. Трое мужиков и Никита Козлов трудились почти впустую. Лопаты, даже лом, не брали толстую корку льда. «Нельзя копать, – заключил один из мужиков. – Земля промерзла… Ломом пробьем лед для ящика, да снегом закидаем, а по весне земле предадим».
Никита выхватил лом у мужика и стал отчаянно бить и кромсать лед.
Сергей Никоненко отбросил лом. Лицо его было мокрым от пота и слез.
– Ну что, довольно? – спросил он у меня.
– Спасибо всем, – поблагодарила я актеров. Эпизод снят. Следующий – отпевание.
Поставили простой деревянный крест, прикрыли могилу еловыми ветками. И снова отец Макарий, преображенный в отца Иону, собрал братию, и началась литургия.
Сняли сцену похорон и были приглашены всей группой отцом Макарием в трапезную.
Отведали монастырскую пищу, поблагодарили отца Макария и братию за сердечное участие в нашем фильме и, поклонившись настоящей могиле Александра Сергеевича, отправились в Тригорское.
Никоненко ушел к нашему гримеру Инне Горбуновой. Прошло не более получаса, и к нам вошел чисто выбритый, с закрученными усиками и залихватским чубом сильно помолодевший Сергей Петрович.
Ему предстояло сыграть с молодым Пушкиным сценку у рукомойника из киевского периода жизни Александра Сергеевича.
– Батюшка мой, ну сними ты, наконец, рубаху энту. Прямо прикипел к ней. – Никита стал стягивать с барина красную рубашку.
– Да чем же она тебе не по нраву, Никита?
– Не барская она. Я вот сюртучок-то зашил, подштопал где надо, как новенький.
– Ну, брось, Никита, брось, мне и в этом сгодится, – упрямился Пушкин.
Никита полил барину из кувшина воды на шею. Заботливо вытер полотенцем и намекнул: «А когда же мы в Екатеринослав двинем?»
– А чем здесь плохо? – удивился Александр.
– Да ничем, ничем не плохо. – Никита близко придвинулся к уху барина и зашептал почти трагически.
– Только не велено нам в больших-то городах останавливаться. Ну, как арестуют нас?
– Так и что? – беспечно спросил Александр. – И посидим. Зато Киев посмотрим и девок пощупаем, – и барин ущипнул своего верного слугу за бок. Тот хохотнул.
– Так нечто в Екатеринославе девки перевелись? – добавил Никоненко от себя.
Александр потянулся за красной крестьянской рубашкой.
– Куда! – всполохнулся слуга и мгновенно накинул на барина белую с кружевным воротником. – Вот белая, чистая.
Александр сдался. Никита стал застегивать пуговички на рубашке. Тут Никоненко опять вышел на импровизацию:
– И куда ж она подевалась, шельма? Вам бы, барин, молоденькую девку, она бы враз все пуговки отыскала.
Пушкин расхохотался и снова ткнул дядьку в бок.
– Ну вот и готово, – удовлетворенно произнес Никита, и Пушкин мгновенно улетел. А слуга глянул на себя в зеркало, подкрутил усы и, горделиво унося таз с водой, неожиданно запел:
После этого дубля раздались дружные аплодисменты съемочной группы – первых зрителей этой сцены.
– Я снялся в прошлом году в десяти фильмах, поставил сам два и участвовал в двух спектаклях, – рассказал мне Сергей Никоненко после съемок.
Я еще раз порадовалась его неутомимой работоспособности. О своей роли в нашем фильме он знал практически всё и цитировал Пушкина и его современников.
– Никита Козлов – «дядька» поэта, крепостной, приставлен был к Пушкину еще с детства, прошел с ним всю ссылку. «Доморощенный стихотворец». Пушкин любил своего дядьку. Однажды Модест Корф побил палкой Никиту, Пушкин заступился за него и вызвал обидчика на дуэль, которая, по счастью, не состоялась. Его пытались подкупить, прося дать почитать бумаги барина, но верный слуга не согласился.
– Он не просто любит барина, – добавляю я к размышлениям Сергея, – он себя с ним соединяет, объединяет словом «мы» говорит: «Когда мы вызывали такого-то на дуэль…», или «Когда мы с ним писали».
Сергею это понравилась.
– И за девками небось оба гоняли? – уточнил Никоненко.
– Обязательно! – согласилась я.
Но сегодня будем играть самый грустный эпизод. Верный Никита везет тело барина в гробу. И несмотря на это, он все тот же. Как раньше заботился о барине, о его кафтане, так и теперь – о гробе его, не переставая говорить с Александром Сергеевичем, внутренне общаться.
Никоненко уселся на дровни, обхватив гроб руками. Лицо его мгновенно стало скорбным и сосредоточенным. Я тихо предупредила актера, что снимается кадр, когда лошадь, везущая гроб и Никиту, падает, что будет подсечка, чтобы он был осторожен. Сергей только кивнул мне, не выходя из образа. Актер Алексей Шейнин уже был готов, я объяснила ему задачу. Возглавлял шествие Владимир Соломонович, одетый в военный костюм, под ним играл гнедой красавец ахалтекинец.
Володя-оператор давно уже стоял на точке съемки и успел снять два пейзажа. Итак, мотор! Начали!
Странная погребальная процессия продвигалась по земле, скованной льдом и небывалым морозом. Впереди скакал жандармский полковник. За ним дровни с гробом, на которых примостился верный Никита Козлов. Шествие замыкала кибитка, в которой сидел Александр Сергеевич Тургенев.
Не выдержав гонки и холода, конь, везущий сани с гробом, пал. Гроб накренился, Никита подхватил его.
– Господи, полегче надо бы, полегче, – испуганно проговорил он, продвигая гроб на место.
– Эх, загнали лошадку, жаль, – причитал над павшей лошадью извозчик, – почитай сто сорок верст без отдыха гоним.
– Разговорчики! – остановил его жандарм. Вышел из кареты и Александр Тургенев.
– Нужно поменять коня, я заплачу, – говорил он то по-русски, то по-французски. Никита подошел к гробу, стал что-то поправлять, беспрерывно что-то толкуя про себя. – Ну ничего, ничего, обойдется, все уладится, все.
– Эй, мил человек! – окликнул его жандарм. – Ты с кем это говоришь?
Никита взглянул на жандарма, вздохнул:
– Так, сам с собой, сам с собой.
Подойдя к саням с другой стороны, он сел рядом с гробом и ушел в свои мысли. Ему послышался смех барина. И он увидел его – молодого и здорового, купающегося в снегу. Потом видение пропало, и Никита опять увидел перед собой гроб. Он смахнул с него снег и, завернувшись в рогожу, горько заплакал.
Эту небольшую сцену мы снимали весь световой день. Никоненко безропотно разъезжал в санях по всему лесу. Снимали и общие, и крупные планы. А я все время ловила себя на мысли, что мы все участвуем
