— Типа с таких как мы больше денег брать полагается? — Петрович, похоже, действительно не понимал. — Я же нормально тебе забашлял? И артефакты все отдал. Чего еще надо, а?
А я понял почти сразу: наш проводник просто боится! Элементарно, как любой осторожный человек боится неизвестности. И дело вовсе не в деньгах. Хотя и это тоже правда — такая проводка в два раза дороже стоит, так же, как сопровождение научной группы. А некоторые, даже очень опытные сталкеры, вообще за такие дела не берутся. Именно потому что опытные. Ведь принимая на себя группу, принимаешь и их проблемы, которые могут случится здесь. И если у охотников реальных проблем — в аномалию не влезть, да на зуб мутанту не попасть, то у некоторых категорий экскурсантов за собой тянется такой длинный хвост головных болей, что потом можно его реально всю оставшуюся недолгую жизнь разматывать. Тебя, дружок, с Сидоровым видели? Видели! А колись теперь, гад: куда шли, чего делали, с кем встречались, о чем говорили?.. И еще много, много, много вопросов, которые будут задавать люди, умеющие получать ответы. Ситуация.
Похоже, теперь и Петрович въехал:
— Ссышь, что ли? Не ссы, кто ссыт — тот гибнет.
Не знаю, по привычке он сказал свою поговорку или с каким-то умыслом: угрозы я в его интонациях не заметил. А вот Белыч, видно было, серьезно испугался последних слов. Наверное, решил, что гибнуть придется прямо здесь и сейчас.
Он обреченно поднялся, закинул на спину свой рюкзак и пробормотал:
— Ладно, пошли, потом поговорим.
Я пристроился за ним вслед, а за моей спиной привычно засопел Корень.
Минут через десять он придержал меня за рюкзак и прошипел в ухо:
— Смотри за ним. Мне кажется, он решил свалить.
Между тем вокруг серьезно темнело: полдень подходил, и небо, как обычно, затягивалось свинцовыми тучами. Поднялся свежий такой ветерок, становилось сыро и неуютно.
Белыч, не комментируя местные чудеса, провел нас мимо глубокой трещины в земле, из которой поднимался желтоватый туман, выглядевший очень опасно. По краю разлома росли карликовые сухие елки, облепленные жгучим пухом. Очень неприятное место.
Очень часто встречались значки радиационной опасности, развешанные на покосившихся металлических столбиках. Несколько раз попадались гниющие трупы представителей мутировавшей фауны.
Еще через полчаса пролился цветной дождь. Редкое явление в Зоне: обычно дождь серый, непрозрачная пелена его сильно ухудшает видимость — метрах в двухстах уже ничего не разберешь. На душе становится гадостно и тоскливо. А цветной дождь — забавный, как будто со всех сторон тебя окружает радуга. Везде: сверху, снизу, в каждой капле. Тоже ничего не видно, но настроение почему-то резко улучшается. Одна из сталкерских примет говорит, что если в начале пути прошел такой дождь, то дальше все пойдет ровно и безобидно, с очень удачным концом. Только не очень я в это верю: у всех цели разные, подчас противоположные. Я, например, иду Корнеева И.П. хоронить, Корнеев И.П. топает за мифическим богатством, проводник Белыч мечтает сейчас оказаться отсюда подальше, только кто ж ему позволит? Вот и думайте, как эти три события могут исполниться одновременно? Да никак.
Но совсем недавно я уже видел такой дождь, и пока что ничто не мешало мне на пути.
ЗОНА.
В тот день дождь случился неурочный — с самого утра зарядил тугими струями. Ближе к полудню чуть распогодилось, что для этих мест тоже было необычно. Момент, когда привычная серая хмарь превратилась в сплошную радугу, я бездарно пропустил.
Я стоял с кружкой душистого чая на веранде зайцевского домика, а хозяин скрипел в своем электрическом кресле у меня за спиной.
Этот дом дал мне приют на целый месяц, пока заживали мои переломанные кости и срасталось истерзанное мясо. Причем первые три недели я лишь изредка приходил в сознание, чтобы снова свалиться в беспамятстве. Зайцев с гордостью говорил мне несколько раз, что если б я оказался с такими ранениями даже посреди какой-нибудь европейской столицы — максимум чего добились бы тамошние врачи — точная констатация факта смерти. Здесь же его медбригада — контролер Той и дюжина бюреров, которых Зайцев не мудрствуя лукаво назвал: Айн, Цвай, Драй, Фиир, Фюнф и бюрерша Пятка, буквально вытащили меня с того света, используя весьма нетрадиционные и спорные методы лечения. У них в ход шло все, чем была известна Зона — аномалии, артефакты, бактерии-мутанты, телекинез и телепатия. Не знаю, смогли бы эти парамедики добыть лицензию у Минздрава, но дело свое они действительно делали выше всяких похвал. Для меня навсегда осталось тайной, какими средствами они боролись за мою жизнь, но результаты впечатляли. Еще никогда, даже в далеком детстве, я не чувствовал себя настолько бодрым и здоровым. От нескольких застарелых шрамов, имевшихся на моем теле еще до Зоны, не осталось никаких следов. Кашпировский с его саморассасывающимися рубцами удавился бы от зависти. Постоянная стимуляция мышц не позволила им атрофироваться от долгого лежания, и даже, как мне показалось, они прилично увеличились в объеме и здорово прибавили в работоспособности. Я не узнавал своего тела — оно стало сильнее, быстрее. Я раньше полагал, что подобного результата можно добиться лишь продолжительными тренировками. Зайцев и здесь сумел меня удивить, заявив, что лечение по его методу вкупе с правильным питанием дает результаты лучшие, чем многолетнее изнурение организма спортивными тренажерами. Все это было необычно и странно.
Зайцев, правда, предупредил, что чем дольше и дальше я буду от Зоны, тем труднее будет идти полное восстановление. Для окончательной реабилитации, по его мнению, требовалось еще месяца три. А потом — он пошутил — хоть в Олимпийскую сборную! Зимнюю, конечно, от Гвинеи-Биссау.
Сам он уже давно не покидал Зоны. Сначала не было необходимости, потом пропала возможность: он стал передвигаться на коляске, и жизнь его поддерживалась десятком контейнеров с артефактами, приделанных к спинке кресла.
Он теперь скрипел за моей спиной, мерно покачиваясь в своей каталке.
— Максим, я могу надеяться, что ты сделаешь все, о чем я тебя попросил?
— Да, конечно, — я поставил чашку на перила, — мы же все многократно обговорили.
— Не злись. Просто пойми, что у меня не так много времени. А если не получится сейчас притащить эту тварь в Зону, более я не смогу ждать.
— Ты говорил мне об этом.
— Да, говорил. И теперь говорю это еще раз, потому что для меня это важно.
— Почему ты думаешь, что Корнеев пойдет со мной в Зону?
— Сразу не пойдет. Сначала пошлет тебя одного. Потом ты его вызовешь на передачу добытого. Назначишь время и место здесь, в Зоне. Вот тогда он пойдет.
— Все еще не решился сказать мне, что мы с ним будем искать в Зоне?
— Нет, Максим, извини. Не то чтобы это тайна, но если ты будешь знать заранее — смажется эффект. Корнеев это почувствует. Он вообще очень хорошо все чувствует.
Я вернулся к столу из толстых досок, сколоченному лет сто назад: кое-где из него торчали гвозди квадратного сечения с неправильными шляпками.
— А если не буду знать, он пойдет?
— Да, пойдет. Я знаю его лучше всех в этом мире. И у меня было время и были средства для подготовки нашей встречи. Он придет. Если будет уверен в твоей искренности. Все остальное уже сделано. — Он налил себе чай. — Просто, будь самим собой. Таким, каким он тебя знает. И тогда — да, точно придет.
— А что с ним будет дальше?
— А дальше ему будет плохо. Очень плохо. Так, как было плохо мне и твоему отцу. Что тебя гнетет?
— Не могу понять. Кажется, все правильно, но что-то не так.
