На этот раз Джимбо выглядел совсем по-другому и вел себя тоже по-другому. Теперь его волосы, немного отросшие за время заключения, были аккуратно подстрижены и приобрели русый цвет, какой им, скорее всего, и полагался от природы. Вызывающая татуировка на плече скрылась под одеждой. В суд он неизменно надевал темный костюм, безупречно отглаженную белую рубашку и скромный галстук. Когда Джимбо говорил, он был сама вежливость, особенно в отношении судьи и присяжных. Казалось, в нем не осталось ни капли высокомерия. Над новым образом Джимбо трудились люди, отлично знавшие свое дело.
Большинство доказательств против О’Доннелла были косвенными. Впрочем, некоторые из них выглядели довольно весомо, в том числе и показания одного бывшего военного, вызванного полицией в качестве свидетеля. Он твердо заявил, что О’Доннелл находился в составе их группы, когда во время учений они прятались в шахте Нак-Майн. Но обвинению не удалось использовать эти показания в качестве хорошего начала. Джимбо довольно охотно признал, что в день исчезновения Анжелы он действительно находился в частных владениях Филлипсов, но тут же заявил, что это простое совпадение. Время от времени он выбирался отдохнуть на природе, разбил палатку на дартмурских пустошах, недалеко от фермы «Пять вершин», а потом нечаянно забрел на землю Филлипсов. На заявление прокурора, что О’Доннелл вел наблюдение за фермой, изучая передвижение Анжелы и членов ее семьи, Джимбо с жаром возразил.
— Я наблюдал за птицами и именно поэтому взял с собой бинокль! — разразился он негодующе. — Что бы я да за кем-то подглядывал?! Мне-то это зачем?!
Сама мысль, что Джимбо наблюдает за птицами, была настолько дикой, что Джоанна чуть не рассмеялась. Однако, взглянув на присяжных, она поняла, что они невозмутимо проглотили весь этот бред.
«Неплохо бы получше проработать концепцию, согласно которой человека судят двенадцать добропорядочных граждан, никогда не замеченных в преступных деяниях, и все такое», — уже не в первый раз решила Джоанна.
Адвокат обвинения Малкольм Бауман, полноватый серьезный молодой человек с заметным косоглазием, не сдавался.
— Вы тщательно изучили семью Филлипс, — настаивал он, — оценили их состояние и пришли к выводу, что это довольно богатая семья, способная выложить за жизнь Анжелы пятьдесят тысяч фунтов стерлингов. С раннего детства, мистер О’Доннелл, вы были одержимы идеей стать военным, так? И вы воспользовались вашими знаниями и навыками в этой области, когда планировали свое жуткое преступление, правильно?
Джимбо смотрел прямо перед собой.
— Я не понимаю, о чем вы говорите, сэр, — произнес он.
— Вы посчитали, что вашей военной подготовки хватит, чтобы похитить и удерживать в неволе молодую женщину, так? — продолжил Малкольм Бауман. — И вы хорошо знаете местность. Вы изучили ее за время учебных сборов в Оукхэмптонском военном лагере. Мистер О’Доннелл, мы только что слышали от заслуживающего доверия свидетеля, что вы лично знали о шахте, где обнаружено тело Анжелы Филлипс. Вам известно, что шахта Нак-Майн — отличный тайник, и я обвиняю вас в том, что, похищая Анжелу Филлипс, вы уже тогда собирались спрятать ее там.
— Нет, сэр, это неправда, — тихо, но твердо ответил Джимбо. — Если я и приближался к этой шахте, то только на учениях, и теперь совсем ее не помню. — Он отлично выучил роль. Очевидно действуя по инструкции, Джимбо спокойно продолжал все отрицать.
— Вы мучили и насиловали Анжелу, чтобы удовлетворить свои извращенные желания, — настойчиво продолжал Бауман, — а когда ваши попытки получить выкуп провалились, безжалостно бросили ее умирать в шахте.
— Нет, сэр, это неправда, — повторил Джимбо снова все так же тихо.
Джоанна знала, что преступник практически не оставил отпечатков на тех немногих уликах из жуткой гробницы Анжелы, с которыми работали самые лучшие эксперты. В те дни — еще до ДНК-анализа — сперма, обнаруженная в теле Анжелы, могла принадлежать любому человеку с той же группой крови, что и у О’Доннелла. А первая группа крови резус положительный не такая уж редкость. К тому времени, когда Малкольм Бауман упомянул коллекцию ножей, найденную на квартире у О’Доннелла, его обвинения выглядели все более и более слабыми. Ни один из этих ножей экспертиза не признала однозначно орудием пытки Анжелы Филлипс.
— Это память о годах, проведенных в армии, сэр, — ответил Джимбо.
Бауман недоверчиво взглянул на него:
— Память, мистер О’Доннелл? Вы говорите о коллекции потенциально смертельного оружия, в которую входит и почти новый боевой армейский нож одной из последних модификаций?
— Да, сэр, для меня это память. Поймите, я люблю военное дело.
— А для чего предназначена ваша коллекция, мистер О’Доннелл, если не убивать и не калечить людей?
— Сэр, я никогда не пользовался этими ножами. Мне нравится просто смотреть на них.
Смешно, но присяжные снова не обратили на это внимания.
Наконец в ход пустили ту самую улику, на которую намекал Филдинг во время их последнего разговора сразу после ареста Джимбо.
Обвинение заявило, что золотой медальон, который носила Анжела Филлипс, после ее исчезновения был найден на лондонской квартире О’Доннелла, в ящике шкафа в его спальне. Эту весомую улику уже нельзя было назвать косвенной. Она вполне могла переломить весь ход судебного разбирательства. В душе у Джоанны ожила надежда. С галереи за ней, где сидела семья Анжелы, донесся громкий вздох. Похоже, этот пункт обвинения произвел впечатление даже на присяжных. Но у защиты уже имелся готовый ответ, и на этот раз под прицелом оказался Майк Филдинг. Надежда Джоанны стремительно угасала. На медальоне обнаружили отпечатки пальцев О’Доннелла, и это обстоятельство оставалось бесспорным, но выяснилось, что, объявив о находке, Филдинг с торжествующим видом помахал своим трофеем перед носом Джимбо и позволил ему взять медальон в руки. Джо заметила, что Филдинг заметно смутился, когда его попросили встать и объяснить свое поведение.
Майк безуспешно попытался спасти обвинение:
— Да, сэр, мы нашли этот медальон в спальне, здесь все правильно. И какая разница, брал его мистер О’Доннелл в руки или нет…
— Детектив Филдинг, вы отлично знаете, что мистер О’Доннелл действительно брал этот медальон в руки, — настаивал Брайан Бернс. Высокий, худощавый, красивый, он крепко держал ситуацию под контролем, составляя резкий контраст Малкольму Бауману. — Я предлагаю вам, детектив-сержант, сказать правду, — продолжал Бернс. — Ведь с вами там были другие полицейские? И возможно, они не станут так хитрить, как вы.
В конце концов у Филдинга не осталось выбора, и он признал, что позволил О’Доннеллу взять в руки главную улику.
— Меня поразила эта находка, и я плохо понимал, что делаю, — сказал он.
— Детектив Филдинг, вас поразила эта находка? И поэтому вы позволили подозреваемому взять главную улику в руки и оставить на ней множество отпечатков пальцев? Вы и впрямь считаете, что суд поверит вам?
Ответа не последовало. Бернс задал новый вопрос:
— Детектив, а что сказал мой подзащитный, когда вы передали ему медальон?
— Я не передавал ему медальон, он сам взял его.
Джоанна искренне пожалела Филдинга. Ну как он не понимает, что сейчас каждое его возражение только все портит?
— Допустим, — небрежно бросил Бернс. — Так что сказал мой подзащитный, когда вы позволили ему взять медальон в руки?
На лице у Филдинга было написано поражение.
— Он сказал, что никогда в жизни не видел этого медальона.
Джоанна чуть не застонала. Все пошло наперекосяк! Она не верила своим ушам: Филдинг допустил такую глупую ошибку! Теперь само собой напрашивалось объяснение: он подбросил медальон. Ведь именно
