мирного договора между двумя великими нациями, которых другие – фанатичные проповедники с того берега Атлантики – пожелали столкнуть друг с другом. Бородатые имамы в черных тюрбанах принадлежали к шиитскому меньшинству, пришедшему к власти после падения старых тиранических режимов в Ираке, Сирии и Саудовской Аравии. Удивительная вещь, в исламистской делегации было несколько женщин: тонкие лица под черными полупрозрачными вуалями, бархатные глаза с поволокой, быстрые взгляды, походившие на вспархивающих птиц. Мы ничего не выиграем от столкновения, убеждали его имамы. Нас стремятся ослабить, а затем уничтожить, забудем все глупые речи и поступки, заключим тесный союз, спасем Организацию Объединенных Наций. Пусть Европа обещает уважать права своих мусульманских меньшинств, и мы обязуемся уважать права наших меньшинств.
Выросший в лигах христианской защиты, воспитанный в свирепой ненависти к исламу, он сухо отверг предложения эмиссаров Великой Нации. С поразительной ясностью ему вспомнилось их разочарование, внезапно побледневшие лица, поникшие плечи. Они понимали, что провал этой инициативы означает начало ужасной эпохи гнева и страданий. Оборотная сторона непримиримых слов – завывание бомб и слезы матерей. Имея поддержку американских друзей, тех «других», на которых намекали шиитские посланники, он надеялся, искренне надеялся, что его легионы одержат сокрушительную победу над армией, которую всегда отличали разболтанность и коррупция. Его уверенность покоилась на уроках истории XX века: перманентные войны Израиля против своих соседей, две войны американцев против Саддама Хуссейна ясно показывали, что арабские и, говоря расширительно, мусульманские войска разбегались или отступали при первом же пушечном выстреле. Однако эта война, ЕГО война разворачивалась совсем не так, как он предполагал. Буквально через несколько дней исламистские армии вторглись в Болгарию и Грецию через Босфор, показав совершенно неожиданную свирепую решимость, которая позволила им захватить все юго-восточные области Балканского полуострова. Поскольку оставить им этот плацдарм для броска в Европу было невозможно, он отбросил их в Турцию ценой кровопролитных контрнаступлений, не считаясь с громадными потерями.
Его первая эпопея, начало его легенды.
Он обрел статус спасителя, новое имя – архангела Михаила, поражающего дракона в обличье усамов, – и легитимность, перед которой не могли устоять прежние европейские правительства, погрязшие в обычных мелочных дрязгах. Оправившись от первого поражения, Великая Нация решила завладеть Европой с территории Грузии: мусульманские армии хлынули в Россию, Украину и Белоруссию. Считалось, что христиане не смогут держать фронт протяженностью в две тысячи километров. Это была ошибка. Предупрежденный американскими спутниками о продвижении противника, он успел развернуть свои легионы, танки, самолеты, вертолеты, противоракетные установки на линии между устьем Дуная и Гданьским заливом. Силы обеих сторон оказались примерно равны. По молчаливому соглашению началась окопная война в старом стиле, и, поскольку любой истребитель, залетевший в зону, становился жертвой самонаводящейся ракеты, бомбардировки стали уделом тыловых областей. В конечном счете было только справедливо, чтобы гражданское население также испытало лишения войны.
Он уже почти перестал спать. Час-два тяжелой дремы в ледяном безмолвии спальни, превращенной в бронированную крепость. Каждое утро он с трудом приводил в движение изношенное, изъеденное артритом тело. Биотехнологи, создавшие программу совершенствования легионеров, начали колоть ему препараты, призванные отсрочить одряхление. В первое время лечение давало результаты, он почувствовал себя лучше, но затем природа, собравшись с силами, перешла в контрнаступление. Подобно папе Иоанну-Павлу II, чье мужество в борьбе с недугами Церковь продолжала восхвалять и после смерти, он был обречен доживать в муках последние годы своей жизни. Впрочем, христиане все больше и больше воспринимали его не только лидером, но и духовным пастырем Европы – как простые верующие, так и епископы, и даже некоторые члены римской курии. Гениальный ход специалистов из Пентагона – этот титул архангела. Но одновременно и тяжкая ноша, обязанность соответствовать в глазах всех архангельскому идеалу, забыть о своем теле, замкнуться в искусственной чистоте, в подобии вечности. В личных своих покоях, будучи уверен, что его никто не видит, он иногда впадал в детство: ел руками, разбрасывал пищу по комнате, катался по собственным экскрементам. Обслуга, ходившая за ним, занимавшаяся уборкой помещения, вся состояла из румынских мальчиков, которым родители в приступе христианского безумия отрезали язык за нечаянно вырвавшееся у них кощунственное или бранное слово. Он любовно именовал их своей тайной гвардией и был по-своему к ним привязан. Они исполняли все его распоряжения и малейшие прихоти с неизменным рвением. Понимая, что им не выйти из бункера никогда, они стремились как можно дольше продлить эту жизнь, насладиться роскошью огромных апартаментов, где каждому из них была отведена отдельная комната с ванной. Иногда он приглашал их на ночь в свою спальню, приказывая лечь на полу у постели или на простынях рядом с собой. Ему нравилось прикосновение их юной упругой кожи к своей холодной и вялой. Он смотрел, как они моются, чешутся, ласкаются, сквозь запотевшее стекло душа, пытаясь взбодриться их юностью, силой, эрекциями. Он съел бы их без всякого сожаления, если бы мог помолодеть хотя бы на пятнадцать лет: он расспросил биотехнологов, и они объяснили, что мужчины и женщины в XX веке стремились сохранить вечную юность, питаясь клетками эмбрионов или яичками молодых самцов, животных и людей, но изобретение синтетических гормонов положило конец этой старомодной практике. Так что пришлось удовлетвориться капсулами, которые ему каждое утро подавали в серебряной коробочке на подносе с завтраком.
Он принял ледяной душ, надел роскошный халат, поданный одним из румынских мальчиков, прошел в большой зал, служивший ему кабинетом, на стенах которого висели плазменные экраны, и уселся перед пультом управления, разжевывая одну из тех отвратных желатиновых таблеток, что заставляли его принимать врачи. В течение нескольких минут он играл с кнопками, рассеянно посматривая на картинки, передаваемые со спутников, солдаты в окопной грязи, пытающиеся заслониться от отчаяния и скуки дымом сигарет, лежащие в руинах кварталы городов, столбы черного зловещего дыма, поднимающиеся из труб больших печей, оживленные и шумные улицы, дремлющие под пеленой тумана деревни и другие картинки на экранах на противоположной стене, предназначенной для чужих стран, множество фигур в белых одеяниях, огибающих черный камень, паломники Мекки, толпа мятежников – судя по всему, в Индии, – которую полицейские разгоняют очередями из штурмовых винтовок, великолепно организованный человеческий муравейник, нескончаемый поток машин и велосипедов, какой-то из китайских мегаполисов… Этот безумный калейдоскоп был его планетой, крошечным голубым шариком, затерянным в безбрежном космическом пространстве.
В это самое мгновение десятки тысяч мужчин и женщин сгорали в больших печах. Усамы. Дурная исламистская трава. Самым заветным его желанием было вернуть Европе ее изначальную, христианскую чистоту. Это превратилось у него в навязчивую идею. Он хотел оставить след в истории, исполнить миссию, которую ему доверили учителя – наследники Кодряну, члены группы Вакарешти, основатели первого легиона архангела Михаила. Американские спецслужбы превосходно знали традицию румынского фашизма. Он посылал на смерть этих мужчин, женщин и детей не без сожаления, но выбора у него не было – всех их следовало безжалостно истребить. В его родной Трансильвании выросло древо со здоровыми крепкими корнями, чья спасительная тень покрывала теперь весь континент, от атлантического побережья до Северного мыса, от Испании до Урала. Европа, этот измученный гигант, которого пытались уничтожить, возродится из пепла и утвердится вновь на священной территории Христа. Это будет новый Эдем, земля обетованная. Подобно Христу, он изгонял торговцев из храма. Изгонял всех нечистых. Вместе с Христом он разделит безмолвные муки и ужас последних часов, предшествующих агонии. В отличие от Христа, он не произносил еще этих знаменитых слов:
Дыхание смерти коснулось его затылка. Он повернулся так быстро, как позволили ему больные суставы. В комнате никого не было, только эти изображения, чей звук он отключил – замкнутые в самих себе апокалиптические образы гибнущего мира.
Он бросил взгляд на горизонтальный экран, вмонтированный в пульт управления, где высветилось его расписание на сегодня. Заседание с херувимами в 9 часов, встреча с папским нунцием в 10 часов, конференция по дуплексной связи с региональными европейскими парламентами в Брюсселе в 11 часов, легкий обед в 12.30, первое совещание с генеральным штабом в 13.30 – подумать о кандидатуре нового престола, определить дату казни Жана де ла Валетты, прием делегации от объединения французских военных предприятий в 14 часов в маленькой гостиной для частных аудиенций, рекомендованная врачами
