сидел за рулем.
— Прирежь его! — тяжело прохрипел один.
— Погоди, в кузове прикончу… Давай-ка, давай, не мешкай! Раз-два — взяли!
В кузове тяжело стукнуло. Я включил фары, и свет их мгновенно выхватил из густой темноты окровавленное животное. Это был высокий, тонконогий джейран килограммов на тридцать, с рыжевато- серыми боками, спиной и белоснежным животом. Большие темного цвета лировидные рога его с кольчатыми утолщениями к голове отливали матовым блеском.
Старый вожак плакал. Плакал от боли, от бессилия что-нибудь сделать, от захлестнувшей тоски по воле… Скупо катились слезы по тонкой морде. Грустными глазами смотрел круторогий самец в родную степь, раскромсанную огненными ножами настигшего его чудовища… Джейран упал. Неужели все? Он собрал последние силы, напрягся и снова встал. Встал на перебитых ногах, чтобы спружиниться в прыжке и рвануться через борт, исчезнуть в спасительной тьме. Но по жилам разливался убийственный огонь; тяжело вздымались бока; хрипели загнанные легкие; по всему телу ходила тряская лихорадка…
В последний раз гордо поднял джейран свою царственную голову, замутившимися от слез и боли глазами окинул степь, задержал взгляд на двуногих существах, которые волокли вниз головой убитую газель, его родную газель, и рухнул в натекшую лужу крови, издав почти человеческий стон…
— Кончай же его! — снова послышался хриплый голос.
— Дай нож!
— Постойте! — Тарусов взметнулся через борт и выстрелом из пистолета прикончил страдания вожака джейранов.
— А ты хто такой? — Хрипун двинулся к капитану.
— Ребята! — позвал нас комбат. — Отберите у браконьеров ружья, а трофеи переложите в свою машину.
— Да ты хто такой, едрена вошь?! — клацнул курком все тот же хрипун.
Тяжелая рука у Федора Кобзаря. Хрипун ойкнул и уронил ружье.
— Это ты едрена вошь. А я — общественный инспектор, — спокойно сказал Тарусов. — Сдайте оружие, документы и трофеи. Сейчас составим акт. А разбираться с вами за хищническое истребление редких животных будут в другом месте…
Из волчьей стаи, подкравшейся в полночь к овечьему загону, удалось уйти только одному хищнику. Да и тот долго не протянет: Герман всадил ему пулю в бок…
За ночь мы порядочно назяблись, а когда на рассвете подъехали к правлению колхоза «Светоч», и вовсе продрогли.
Вскоре молва об удачной засаде на хищников подняла кишлак, и к правлению потянулся любопытный народ. Первыми прибежали мальчишки. Сначала они боязливо теснились в стороне, потом осмелели, стали тыкать палками в волчьи морды, трепать заклеклые, негнущиеся уши серых разбойников, науськивать собак. Но собаки пятились, рычали, поджимали хвосты. Шерсть на них становилась дыбом: волки и мертвые были страшны.
Подошел раис — председатель колхоза, грузный, с крупными чертами лица мужчина лет пятидесяти. Подоспели бригадиры. Некоторые из кишлачных женщин тоже не усидели дома: явились поглазеть на богатую добычу военных охотников. Председатель Мумтаз Мухамедов распорядился, чтобы со зверья сняли шкуру, а трупы поглубже закопали. Потом пригласил нас позавтракать.
— Чайку бы погорячей, Мумтаз-ака, — попросил Тарусов, когда мы расположились в доме раиса.
На столе появилось жаркое. Картошка, щедро сдобренная курдючным салом, таяла во рту. Мухамедов, попивая чай из пиалы, расспрашивал Тарусова о минувшей ночи.
— Выбрали за кутаном укромное местечко для засады, залегли, подождали. Волки пришли и не ушли…
— Просто получается, — покачал раис головой. — «Пришли и не ушли». Я тоже человек десять посылал до вас. Однако никто ни одного зверя не убил. — И крикнул: — Сурайя! — Из соседней комнаты показалась еще не старая женщина, маленькая, расторопная. Жена раиса. — Готово?
— Да, да, — кивнула она головой и тут же вынесла два огромных ведра курдючного сала прозрачно- воскового цвета.
— Возьмите для солдатской кухни в благодарность за помощь, — радушно предложил раис.
— Не стоит, Мумтаз-ака, у нас есть все необходимое, — начал отказываться капитан.
— Обидите нас, — насупился Мухамедов. — Если бы не вы, сколько овец пропало бы… Берите, уважьте колхозников! — Он подмигнул Кобзарю: волоки, мол, на машину.
Федор легко поднял тяжеленные ведра и унес в кузов вездехода.
— Сурайя! — снова позвал жену раис.
Та вынесла два таких же ведра с урюком и курагой.
— Компот будете варить. — Мумтаз-ака передал ведра Герману Быстракову и подтолкнул его могучей рукой к выходу.
А Сурайя-апа уже опять, не дожидаясь распоряжений мужа, притащила какие-то свертки, кульки. Только отнесли мы все это в машину и вернулись, как услыхали горячую перепалку между тетушкой Сурайей и Тарусовым:
— Еще раз говорю — возьми! Я дарю не тебе, а жене — как ее? — Нинахон… Она молодая, пусть носит шапку, или воротник, или — как ее? — муфту… Я сама заработала эти шкурки… Сто ягнят выходила! Премию дали. Не раис, а правление. Да, сама заработала и сама распоряжаюсь своим добром. А если тебе трудно отвезти, возьму у Мумтаза «Волгу» и Нине отвезу. Осрамлю тебя перед женой, нажалуюсь, что ты обидел меня… Бери, бери! — Тетушка Сурайя раскраснелась от волнения.
На столе лежали каракульские смушки ширази. Шелковистые кольца одной из них, свитые из тончайших серебристых нитей, были словно присыпаны причудливыми кристалликами свежего утреннего инея, который мы видели сегодня на садовых деревьях. Вторая чудо-шкурка нежно трепетала и пузырилась, словно игривая морская пена, мягко отливала влажной синевой, искрилась светло-голубым пламенем.
— Не возьму! — отрубил Тарусов.
Хозяйка сдвинула брови, засучила рукава, свернула легкие, как шелк, шкурки в трубочки и молча сунула их за борт капитанской куртки.
— Эй, Мумтаз, эй, старик, — кинулась она к двери. — Меня обижают в собственном доме…
— Да ну-у?! — удивленно пробасил Мухамедов.
Хозяйка и хозяин смеялись, глядя на смутившегося капитана.
— А теперь пойдемте в мастерскую, — предложил председатель правления. — Там у нас есть тавровое железо, которое вам нужно. Вот и возьмете его…
Навес вокруг площадки с бочками поднимался. Мы все делали сами, силами своей батареи: рыли углубление для фундамента под бетонные плиты, сооружали творила для замески бетона, мастерили деревянные формы для плит, резали автогеном швеллеры и автогеном же сваривали швы каркаса. Нашлись старый брезент для боковин будущего навеса, сотня-другая черепичных плит.
Руководил всеми работами автор чертежа — химинструктор. Капитан Тарусов, как и обещал, доложил командиру о рационализаторском предложении Виктора Другаренко. БРИЗ — бюро по рационализации и изобретательству — рассмотрел его и утвердил. Заново сделанный чертеж отослали в вышестоящий штаб и оттуда пришел ответ: «Внедряйте».
И вот Виктор «внедряет» свою выдумку. Если люди заняты на огневой позиции, он копается один, а приходят помощники — всем работу находит.
Навес поднимался не по дням, а по часам: Другаренко торопился закончить работу.
— Новиков, долби пазы для укладки рельсов!
— Кузнецов, помоги-ка ролики поставить на место.
— Да не тяни ты так брезент, Марута! Силу, что ли, некуда девать? — то и дело раздавался голос нашего прораба.
И мы долбили, варили, налаживали.
Приходил на площадку и Тарусов. Он неторопливо оглядывал стройобъект, кое-что подсказывал солдатам, а иногда и сам принимался за дело.
Наконец навес был готов. Другаренко обошел его кругом, любуясь своим детищем. Потом попробовал
