Угрюмые горбатые барханы наперекор капризам февраля начинают покрываться зеленым ковриком. По ним уже снуют линючие тушканчики, песчанки, взлохмаченные кумушки-лисы.
Любвеобильные горлинки высматривают, где бы свить гнезда, позаботиться о первом из пяти будущих поколений. Скоро зацвенькает синица, поднимется ввысь с радостным тюрюрюканьем пустынный солист — жаворонок, и песня его будет висеть над головой от утренней зари до вечерней.
Саша Новиков вздыхает по своей Тамбовщине, по Светке и бабке, гораздой на приметы:
— Февраль у нас бокогреем называют. На сретенье зима с летом встречается. Сосульки под крышами висят. Бабы откармливают племенных птиц, телят от коров принимают, готовят домашнюю снедь к седьмицкой, масленой и святой неделям.
— А ты, видно, постился, недоедал по милости бабки, вот и вырос худоба худобой, — усмехнулся Горин.
— Солдату лишний жир ни к чему. Впрочем, что это я тебе растолковываю? Мало ты еще разумеешь в солдатской жизни, хоть и числишься рядовым. Рядовой — от слова «ряд», наверно. В ряду, значит, с другими стоять. А какой же ты рядовой, если тебя не видно в строю? Все больше в каптерке да в канцелярии отираешься… Так что, Гришенька, не задевай меня ради бога, а то я злее каракурта бываю, особенно теперь, когда меня часто тревожат…
Перепалка кончается смехом.
Тревожить нас действительно стали чаще: днем и ночью свертываем технику, переводим ее из боевого положения в походное и наоборот…
— Заходите, — крикнул дневальный, высунувшись из дверей казармы.
Топчемся у крыльца, очищая сапоги о железную решетку, потом гуськом проходим в ленинскую комнату. Говорят, сам Мартынов выступать будет.
Но майор не выступал. Зачитав приказ о переезде на другую огневую позицию, он подчеркнул:
— В пути будут даваться вводные. Заранее говорить о них не стану: готовьтесь к любым неожиданностям.
Едем в сторону, противоположную старому колодцу — Карикудуку. Теперь никто не ездит туда за водой. Провели водопровод.
В кабине со мной капитан Тарусов. На первом участке пути, наиболее легком и знакомом шоферам, приказано выключить фары.
— Вот они начались, неожиданности.
Комбат сказал это, видимо, для того, чтобы сосредоточить мое внимание: итак, Кузнецов, держи ушки на макушке.
На каркасной хребтине моего автополуприцепа лежит зачехленная ракета. Кто знает, может быть, ей придется сегодня ночью или завтра на рассвете расстаться с землей, исчезнуть в небесной пучине и оставить о себе память — вторую звездочку на зеленой станине пусковой установки. Быть этой отметке или нет — зависит от всех нас: от офицера наведения, от старшего, Кузьмы Родионова и даже от меня. Да, и от меня.
— Чему улыбаетесь? — спросил Тарусов.
— Рассказывать — долгая история.
— А все же?
— Никогда не думал, что придется везти ракету на огневую позицию… Ведь мы с Гориным особую тактику разрабатывали…
— Особую? Интересно, какую же?
Я рассказал.
Капитан расхохотался:
— Ну и та-актика… Не потому ли сначала и облюбовали водовозку?
— Именно поэтому. А теперь вот пересмотрел свои взгляды…
— Правильно, Кузнецов. Очень правильно. А Горин еще не отрекся от своего «кредо»?
— На перепутье стоит.
— Одумается, — уверенно сказал Тарусов. — Жизнь заставит.
Впереди предостерегающе сверлили темноту красные сигнальные огоньки: осторожно, шофер, перед тобой стальная сигара ракеты. Позади тоже автопоезда. Дорогу я знал на память: перед выездом изучали маршрут по макету — где такыры, где барханные гряды, повороты, объезды.
Смотрю на спидометр, чтобы не превысить установленной скорости, потом на путеводные огоньки, что алеют впереди. И другие шоферы делают то же: зазеваешься — таких дров наломаешь… Ровно, без перебоев, работает мотор. Мощный тягач подминает под скаты, обутые в цепи, прихваченную морозцем такырную глину. Стылая пленка ее с хрустом оседает под широкими резиновыми лапами ЗИЛа. Тяжелые ракетные автопоезда оставляют в пустыне глубокий «елочный» след.
По обочинам ни огонька, ни кустика. Голо, неуютно. Горбатыми чудовищами залегли барханы. По неясным, призрачным очертаниям одни из них похожи на гигантских верблюдов, сонно жующих сухую траву янтак, другие напоминают громадных хищников, приготовившихся к прыжку, третьи — следы грандиозной катастрофы.
Над головой мерцают молчаливые звезды. Но вот они внезапно тускнеют и исчезают. Пошел снег. Мокрые хлопья липнут к ветровому стеклу, заслоняют огоньки впереди идущей машины. Включаю в работу «дворников». Они послушно очищают стекло от снежной кашицы: влево-вправо, влево-вправо.
В кабину врывается голос майора Мартынова:
— Водители, внимательней следите за дорогой! Свет не включать. Старшие машин, не отклоняйтесь от установленного режима. Проверьте надежность сцепления полуприцепов.
Я останавливаю машину. Тарусов распахивает дверцу и, гремя сапогами по железу, исчезает в ночи. Через несколько минут он снова садится рядом со мной.
— Все в порядке.
Едем дальше. В кабине стало холодно. Включаю обогрев. Тепло приятно обволакивает ноги, волной поднимается вверх. Гудит работяга-мотор, глухо позвякивают цепи на скатах, хрустит под ними снег, перемешанный с глиной и песком.
Впереди — крутой поворот. Там придется сбавить скорость, ползти по-черепашьи.
— Скоро поворот? — как бы угадав мои мысли, спрашивает капитан.
Смотрю на часы:
— Минут через пять.
Снова донесся голос майора Мартынова:
— Внимание! В результате «ядерного взрыва» на дороге, у поворота, образовался завал. Остановить автопоезда, включить фары и надеть спецкостюмы. Старшие машин, химинструктор и дозиметристы — ко мне! Остальным ожидать дальнейших указаний.
Останавливаю тягач, включаю фары.
— Еще одна вводная, — весело говорит Тарусов, будто предстоящий аврал доставляет ему удовольствие. — Ну, я пошел к головной машине.
Надеваю костюм, противогаз и беру лопату. Сейчас будем пробивать проезд. «Завалом», наверно, окажется обыкновенный бархан. Бульдозер и экскаватор поползли в голову колонны. Мимо меня пробегают офицеры, старшие машин, вызванные Мартыновым.
Когда я подошел к «завалу» — бархану, там уже орудовал младший сержант Другаренко со своим спецрасчетом: брали пробы песка и воздуха, чтобы определить степень радиоактивного заражения.
— Дорогу пробивать здесь. — Командир дивизиона ребром ладони как бы рассек островерхую песчаную груду. — Через два часа проезд должен быть готов. Командиры подразделений, организуйте работу.
Аврал начался. Экскаватор вгрызался зубастой пастью ковша в спрессованный гребень бархана и зло
