в расчете их числил. «Все собрались?» — спрашивает о солдатах. «Все». — «А птахи?» — «Сидят, скоро птенцы вылупятся». — «Смотри, Назаров, с тебя спрошу, если кто-нибудь учинит разбой!» Так и дождались, пока жаворонята выпорхнули. Чудно! Птица к солдату льнет…
Старший сержант опустился на зеленую гриву свежей поросли. Смотрит в небо, закусив тонкий стебелек травинки. Скоро Галаб уйдет от нас, будет командовать взводом, пока не пришлют офицера. Вместо него назначили Попелицына. Все номера расчета сдвинулись вверх. Новиков стал вторым. А кого поставят третьим? Мне жалко расставаться с машиной, привык. Ребята уговаривают: переходи! За полгода на третье место?..
Из дивизиона в высший штаб летели телефонограммы и рапорты о боевой учебе, но высший штаб молчал. Ни отзвука в знак благодарности. И материалы нашего военкоровского поста не опубликовывали в окружной газете, за исключением горинских стихов.
Над Ракетоградом все еще висела тень ЧП, заслоняя собой все наши усилия…
Теперь вот уйдет Галаб Назаров, и снова надо мобилизовываться, отрабатывать слаженность расчета. А тут майор Мартынов говорит, что скоро выезд на полигон. Будут боевые стрельбы.
Плотно, как патроны в обойме, прилегают друг к другу дни солдатской учебы. Однако время и на отдых находится: песню ли спеть под баян Попелицына, сыграть ли в шахматы, новый фильм посмотреть или пластинки послушать — кого что интересует. Вчера вместе с Ирой я Дорой приходила в клуб Леснова. Первый раз за четыре месяца. Валя еще не совсем оправилась от морального потрясения и болезни: бледность покрывала ее лицо, под глазами лежали полукружья легких теней, а синь глаз будто притуманилась. Мы поздоровались с девчатами.
— Привет, кругляшок! — кивнул Новиков полнолицей Ире Хасановой. — Станцуем?
Черт возьми! Давно ли Новиков с Гориным говорили, что, танцуя вальсы, они дичают, отстают от современной культуры, и выламывались под истерические разновидности твистов. И вдруг Саша приглашает на вальс!
— С удовольствием, товарищ ефрейтор. Жаль, что нет вальса на этот случай.
— Какого?
— «Ефрейторского», — засмеялась Ира. — Ладно, пошли, «Солдатский» тоже не плохой вальс. Дора, бери художника — и в круг!
Виктор Другаренко закружился с худенькой белянкой — Дорой Нечаевой. Я стою и разговариваю с Валей. Спросил, пишет ли дипломную работу. Она сказала, что пишет, но дело двигается медленно: врачи не разрешают переутомляться.
Откуда-то вынырнул взъерошенный Горин со свежим тюльпаном в руке.
— Здравствуй, девица-краса! Дарю тебе эту песню весны от имени и по поручению всех, кто любит прекрасное. — И он преподнес пунцовую чашечку тюльпана, обрызганную росными блестками.
— Спасибо, Гриша! — искренне порадовалась Валя.
Она дотронулась щекой до цветка, и по ней разлился легкий румянец, будто тюльпан согрел ее.
— Хотите, стихи прочту? — сверкнул Гриша очками. — О весне, о любви!
— Давай, — сказал я.
Валя склонила голову. Гриша принял это за готовность девушки слушать, но он мог и ошибиться: слово «любовь» иногда стреляет в сердце…
Стихи были красивые:
— Ах, какой ты молодец, Гриша! Сам написал? — спросила Валя.
— К сожалению, нет. Но это неважно. Хорошо, что такие стихи есть и я прочитал их тебе.
Подошли раскрасневшиеся девчата, потом Виктор и Новиков.
— Пойдемте на улицу, — предложила Валя. — Будем бредить по аллее и петь. Сегодня такой хороший вечер!
Ира подтолкнула Дору к выходу, а сама спряталась за чью-то спину. Новиков тоже остался танцевать. Остальные из нашей компании покинули зал. В свете звезд лица вырисовывались не очень ярко, и о настроении каждого из нас можно было догадаться лишь по голосу. Впрочем, настроение у всех было чудесное.
Я шагнул вперед и увидел за акацией Николая Акимушкина. В руках у него был букет тюльпанов.
— Ты что, Коля?
— Да так, — замялся он, — шел домой, услыхал ваши голоса и остановился…
— Кто там? — спросила Валя.
Акимушкин отпрянул, но я удержал его:
— Пошли с нами.
— Очень кстати. — Виктор взял у Коли цветы и передал Лесновой.
— О, целый букет! Коля, можно я поделюсь с Дорочкой?
— Щедрые люди — самые богатые, — ответил Акимушкин и почему-то застеснялся.
Девчата окунулись в свежесть тюльпанов.
— Я сегодня слышал лирическую песню о ракетчиках. Хорошая мелодия, — сказал Григорий.
— Как называется? — спросил Виктор.
— «Тайна». Напеть?
— Давай! — хором попросили мы.
Песня и в самом деле звучала неплохо.
— Кто исполнял? — заинтересовалась Валя.
— Ансамбль Московского округа ПВО. По радио передавали.
— Давайте споем, — предложила Нечаева и шутливо оттолкнула Горина от Вали; теперь рядом с ней шел Акимушкин.
— Виктор, дай-ка прикурить, — придержал я Другаренко, хотя спички у меня побрякивали в кармане.
Валя и Акимушкин, увлеченные беседой, не заметили отставших.
— Ну и фокусник ты, — прошептал Виктор. — Айда назад, пусть одни побудут.
Мы пошли вместе с Дорой и Гришей и снова запели, но теперь уже другую песню:
