Я и снаряды подтаскивал, и заряжал. Первый раз ударили для острастки: не думайте, мол, что тут пушчонка завязла без расчета. Вторым снарядом сбили ведущего «юнкерса». Он плюхнулся на каменный выступ горы, а с него бултыхнулся в речку. Слышим: батарейцы «ура» кричат с берега. Ведомые самолеты в разные стороны шарахнулись. Мы послали вдогонку по снаряду, но они уже были далеко.
Вот так, друзья, а вы говорите, зачем взаимозаменяемость, — закончил старшина свой рассказ. — Вот на этот самый случай…
— Чем же вас наградили за «юнкерс»? — спросил Новиков, поглядев на рядки орденских планок Дулина.
— По медали получили с командиром.
…Бежит, бежит чумазый тепловоз, работает своими стальными локтями, расталкивая версты.
Вот мы и снова дома, в своем Ракетограде. Ребята высыпали из машин. Как здесь уютно по сравнению с полигоном! Офицерские домики, казарма, клуб, аллейка — все такое привычное, родное.
— О, старик! Водитель ТЗМ! — радостно воскликнул Горин, увидев меня.
— Старо, Гришенька, старо!
— Как старо? — Он замялся, поправил очки.
— Повысили. Зачислили в расчет пусковой установки.
— Когда?
— Недавно, на полигоне.
— Все-таки лезешь в технократы… Что ж, пожалуй, ты прав… Я ведь тоже хочу попроситься из канцелярии. Даже рапорт написал. Ну ладно, об этом после. С приездом, Володя! А тут, пока тебя не было, два письма пришло — от отца и Людмилы. Но пока не расскажешь, что и как там у вас на полигоне было, письма тебе не отдам. Мне тоже интересно.
— Не валяй дурака, Гриша, давай их сюда! А о полигоне… На, почитай мои записки, если хочешь.
— Ну-ка, ну-ка, это интересно, — удивился он. — Может, пригодятся для будущего очерка… В общем ты, я вижу, во всем обскакал меня, Володя.
«Наконец-то приехали! Вот она, ракетная площадка полигона. Пусто, голо. На пушечный выстрел — ни одного селения.
Сначала разбили палатки. Здесь есть и казарма, но в ней живут солдаты обслуживающего подразделения. Потом начали развертываться. Все выполняли под контролем начальника площадки и полигонных инструкторов. Это, говорят, не ради проверки вашей выучки, а ради оказания помощи в подготовке к стрельбам.
Установили комплекс и сразу же приступили к регламентным работам. У нас, например, во взводе Галаба, чувствовалась какая-то нечеткость в действиях. А ведь у себя, в Ракетограде, этого не было. Особенно в последние дни.
Наш огневик рассказал и об ошибках, которые допускались в других подразделениях.
После встречи готовились к заступлению в караул — охранять полигон. И вдруг предупреждение синоптиков: «Буря, снежная буря идет!» Откуда ее черти накликали? Но она все-таки пришла. Посуровело, насупилось небо, диким жеребцом промчался ветер по степи, поднимая пыль. Мы выскочили на позицию, зачехлили ракету в окопе, опутали ее веревками, прикрепленными к штопорам. Штопоры были ввинчены в бетонное днище. Видно, бури здесь свирепствуют частенько. Потом как следует укрепили взводную палатку.
Небо совсем заволокло. Начался снегопад. Ветер яростно бил по брезентовым бокам палатки, будто непременно хотел выгнать нас на улицу полюбоваться разгулом белой стихии.
— Галаб, это ты накликал буран, — сказал Новиков.
— Почему я?
— Потому что говорил, мол, никогда не видел настоящей зимы. Аллах услышал твою молитву и ниспослал тебе испытание.
— Будем мужаться, братья мои, — в том же духе ответил старший сержант.
Назарова назначили начальником караула. Он проверил, хорошо ли мы почистили оружие, спросил обязанности каждого по Уставу гарнизонной и караульной служб и разрешил отдохнуть перед заступлением на суточное дежурство.
Завалившись на нары, Новиков вздохнул и произнес:
— На печку бы сейчас. Люблю деревенскую печку! Тепло под боком, из-под шестка сверчки посвистывают, дрему навевают, а в трубе домовой гогочет… Галаб, а как по-вашему печка называется?
— Сандал.
— Скандал это, а не печка…
Ребята засмеялись.
Вечер еще не наступил, а на улице уже стемнело. Капитан Тарусов посадил нас в автобус и повез в караульное помещение. Кругом ничего не видно. Метров десять отъехали — застряли.
— Вылезай!
Вылезли и принялись разгребать снег деревянными лопатами. У Новикова сорвало панаму с головы и унесло.
— Ничего, я и «обезглавленный» доеду, — бодрился он.
Пока доехали, раз десять останавливались. В караульное помещение вошли мокрые, хоть выжимай.
— Обогреться бы, — зябко поеживаясь, произнес Герман Быстраков.
— Ни-че-г-г-о-о, — унимая дрожь, пытался улыбаться Саша. — У нас на Тамб-б-ов-щине не так-кие б-бывают мор-розяки…
Печки уже были опломбированы, ни дров, ни угля мы не нашли. Немного обогревшись, разводящий — новый командир расчета Женя Попелицын — повел меня на пост.
Снег. В пяти метрах ничего не видно. Искали, искали пост — не нашли.
— Часово-ой! — крикнул разводящий.
Ветер заглушил его голос.
— Давай вместе.
— Давай.
— Ча-со-во-ой!
Не видно часового и не слышно. Выставив руки вперед, бредем на ощупь. Шаг, два… двести. Не видно огней караульного помещения.
— Пошли влево, — крикнул Женя.
Идем. Нет поста, нет караульного помещения.
— Надо было вправо, — сказал я разводящему.
— Что ж, пойдем вправо, — согласился он.
Пошли. Ни голоса, ни огонька. Сбились, не знаем, куда идти.
— Пойдем прямо, куда-нибудь выйдем, — решил Попелицын.
Его карабин дзинькнул о колючую проволоку полигонной изгороди. Отдышались, закурили.
— Теперь куда?
— Проволока приведет к стартовой позиции, — ответил разводящий. — Двинулись.
Насквозь промерзшие, добрались до батареи, разожгли костер в траншее, сидим и греемся.
— Как вы попали сюда? — удивился комбат. Он уже вернулся из караульного помещения.
Попелицын рассказал.
— Берите артиллерийский тягач, панаму для Новикова, катушку телефонного провода и поезжайте обратно.
А там Галаб уже беспокоился о нас, организовал поиск с отдыхающей сменой. Долго ребята кружили в свистопляске бурана, но, конечно, безрезультатно.
— Хорошо, хоть, на проволоку набрели, — сказал Назаров, — а то бы всю ночь проплутали, обморозились. Ну ладно, надевайте шапки, валенки и тулупы — все это старый состав караула оставил — и
