— Готово! — докладывает Родионов.
— Стартовая батарея?
— Готово!
Ровно гудят моторы. Гаснут лампочки подсвета на экранах индикаторов. Кабина наполняется фантастическим зеленовато-голубым сиянием.
Цели еще не видно, она где-то еще далеко-далеко. Но уже летит в район расположения нашего дивизиона, и мы должны во что бы то ни стало обнаружить ее и сбить. Мы — это все: от меня до майора Мартынова. Не сбить «противника» мы не имеем права, ибо мы — часовые неба. Может быть, об этом думаю не только я, но и командир дивизиона. Вот он приказывает:
— Произвести поиск!
— Поиск произведен, цель не обнаружена, — докладывают ему.
Это вовсе не означает, что цели нет вообще. Она где-то летит. Но где? Искать, искать! Надо поймать ее на предельно дальнем расстоянии.
— Продолжать поиск! — снова слышится голос Мартынова.
Я представляю себе: в кабине управления звучат отрывистые команды; на панелях блока щелкают тумблеры, мигают разноцветные лампочки приборов. Напряжение растет: где она, цель?
И вдруг:
— Есть цель по азимуту! — сообщает Родионов.
Сейчас Кузьма, наверно, неотрывно смотрит на пульсирующее поле экрана. Штурвал вращается влево, вправо.
— Цель!
Маленькая светящаяся точка движется в направлении к центру экрана. Майор Мартынов удовлетворенно произносит:
— Вижу.
Все замирают. «Противник» обнаружен, он приближается к нашей огневой позиции. Вот-вот свершится самое главное, во имя чего мы учились, ехали на полигон, ожидали этого дня, этой минуты. Тишину нарушил тревожный доклад Родионова:
— «Противник» меняет курс и высоту.
Регулируется наводка. Операторы добиваются ясности цели, внимательно следят за приборами.
— Цель в перекрестии! — докладывают майору.
— Взять цель на ручное сопровождение!
Мгновение. И еще одно.
— Цель подходит к зоне пуска!
— Хорошо.
Последняя команда — и ракета сорвется с пусковой установки.
Я знаю: в кабине сейчас такая тишина, что слышно, как электронные часы отсчитывают свое «тик- так», «тик-так». И нервы напряжены у всех до предела. А предел этот — два слова командира дивизиона:
— Первый, пуск!
Из ракетного окопа сначала рванулось косматое багрово-красное пламя, и только потом уже над полигоном и его округой раздался грохот, разбивший, уничтоживший настороженную тишину, царившую здесь еще минуту назад. Дрожь земли. Дым. Гарь. И сквозь все это медленно, словно нехотя, показалась огромная туша ракеты, похожая на дельфина.
Если бы время можно было замедлить, подобно киносъемке, наблюдатель мог бы проследить весь путь ракеты. Скользнув с направляющих балки, она подняла свой острый нос («А ну, кто там в небе?») и, вспарывая безбрежную голубень, стала ввинчиваться в высоту. Огненный хвост постепенно тает, меняет направление вместе с ракетой, которая ищет «противника». Но вот зигзагообразное движение закончилось, и управляемый снаряд ринулся к цели-мишени по прямой. Последний рывок. Взрыв. И цели нет. Осталось только облачко, расплывающееся, медленно оседающее. А обломки сбитого «противника» падают вниз, на землю.
— Цель уничтожена! — с гордостью говорит майор Мартынов.
Наш расчет кричит «ура». А другим еще рано, они ждут своего чуда-выстрела.
Вот и все. Осиротела наша пусковая установка. Зеленая балка, словно огромный железный палец, нацелена вверх: там ваша ракета, ребятки… Мы и сами знаем, что там. Вернее, ее уже нигде нет, она сгорела, взорвалась на тысячи осколков».
Закончив читать мой дневник, Горин помолчал, затем порывисто шагнул ко мне и пожал руку.
— Старик! А ведь неплохо получается: и ракетчиком стал, и поездку на полигон описал недурственно. — Он протер очки и задумчиво добавил: — Да-а, обошел ты меня, Володя. Ну да ладно, буду наверстывать. Твердо решил: из писарей — в батарею.
— Хорошее дело. Ребята помогут. Вот хотя бы Новиков.
— Насмешник-то? — перебил меня Григорий. — Да он житья не даст. Стрекулист, мол, журналист, то да се… Знаю я его.
— Плохо знаешь, друг мой. — Не кто-нибудь, а именно Саша сначала журил меня, потом делом помог.
Дослушав мой рассказ об Александре, о его хлопотливой заботе обо мне, Горин, заметно волнуясь и больше обычного грассируя, попросил:
— Володь, ты не мог бы поговорить с Новиковым, чтобы и меня взял на этот самый… буксир.
— А как же быть с твоей «теорией» об особой роли так называемых технократов, интеллектуалов?
Григорий усмехнулся и, как бы перечеркивая то, что с такой убежденностью утверждал в свое время, энергично махнул рукой:
— Э-э, забудем наивность…
— Хорошо, — пообещал я, искренне радуясь перелому в настроении друга, в его взглядах на службу.
От соседней пусковой установки долетел взрыв смеха. Присмотревшись, мы увидели в кругу ракетчиков Сашу Новикова.
— Так ты не откладывай в долгий ящик, — нетерпеливо кивнул Григорий в сторону батарейного весельчака.
Я подоспел к началу рассказа Новикова о его очередном приключении.
— А то еще был такой случай. — Саша затянулся папиросным дымком, прищурил один глаз, а вторым стрельнул по солдатскому кругу, проверяя внимание слушателей. — Возвратился я однажды из большого рейса и решил привести машину в порядок. Да-а. Прокопался, значит, в гараже и опоздал на совещание. Вваливаюсь в клуб, а на трибуне главный автомобильный начальник округа. Разбор всех наших успехов и неполадок делал. Сотни полторы глаз на меня уставилось. Начальник перестал говорить и тоже ест мою худощавую персону властными очами. Что же делать, думаю? Пока обмозговывал линию поведения, слышу голос с трибуны: «Вы откуда?» — «Из Тамбова», — выпалил я. Начальник повернул голову к нашему командиру: «Что, на машине за три тысячи километров посылали?» — «Никак нет, — отвечает он главному, — Новиков родом из Тамбова, а ездил он в особо важный рейс. За двести километров». Начальник опять ко мне: «А почему опоздали?» — «Часы, — оправдываюсь, — подвели», — хотя время показывали они тютелька в тютельку. «Так выбросьте их, чтобы не подводили вас». Долго не раздумывая, я так и сделал — выбросил часики в открытое окно. Зал охнул. А у меня на душе такая досада: не за понюх табаку пропал свадебный подарок жены, Светки…
Новиков прихлопнул каблуком окурок и продолжал, лукаво поглядывая на смеющихся ребят:
— Ну, сел, значит, я с разрешения начальника на самый крайний стул в зале и слушаю выступление. А в ушах будто тиктакают выброшенные часики. И вдруг: «Рядовой Новиков!» Словно пружиной подбросил меня со стула голос с трибуны. «Я!» — отвечаю. — «За образцовое выполнение важного задания награждаю вас часами». Ну, тут, конечно, аплодисменты в мою честь и так далее. А вскоре мне вручили новехонький «Полет».
