долгого пути, что не стал разыскивать местное начальство, прилег под тенью урючины и сразу же заснул. Кого ему опасаться? Документы у него есть. Предъявить? Пожалуйста: паспорт законный, не липа, с большой круглой печатью, отчетливо бросающейся в глаза.
Проснулся Жук часа через полтора. Его разбудили громкие голоса. Разговаривали несколько человек. Он поднялся и поздоровался. По выражению их лиц не так уж сложно было догадаться, о чем они думали: «Ох и вид у тебя, братец… Не брит, помят. И откуда ты такой?..»
Шел сюда Митяй спешно: хотелось побыстрее найти пристанище, обрести хоть на время причал. А теперь стоит и не знает, с чего начать разговор, как подойти к делу…
«Дадут или не дадут работу? — беспокоился он. — В моем положении согласишься на любую. Тут уж не до выбора…»
— Та-ак, та-ак, — врастяжку произнес секретарь правления. — Значит, на любую работу? — Он еще раз посмотрел паспорт, потолковал о чем-то со своими собеседниками и безапелляционно заключил: — Сезонником, на водораспределитель. А?..
Так пристроился Жук в «Зеленом оазисе»…
А рядового Кузькина одолевали сомнения: «Зря, пожалуй, отпустил задержанного… Поверил, простофиля, паспорту. А паспорт-то, может, подложный. Конечно, подложный, только-только сфабрикованный — еще не успел ни поистереться, ни запятнаться… И что с того, что у незнакомца нет оружия? А вдруг припрятано где-нибудь?.. Маху, маху дал ты, Родион. Обыск и незаконный допрос учинил… Ругаться будет Семкин. Разве что умолчать обо всем? Нет, нельзя…»
Родион рассказал напарнику, потом доложил офицеру все как было. Семкин даже в лице изменился. На щеках резче выступили веснушки.
— Что?! Отпустил? Эх… — досадно махнул он рукой. — Радист, срочно свяжитесь с капитаном! — приказал он рядом стоявшему солдату.
Доложив Карпенко, старший лейтенант немного успокоился. Тот заверил, что постарается принять все необходимые меры, и срочно выехал в авиагородок, куда прибыло большое начальство…
Открытое партийное собрание было назначено на послеобеденное время, поэтому генерал Плитов отпустил всех, кто присутствовал в кабинете командира полка: после бессонной ночи и пережитых волнений людям надо было как следует отдохнуть.
— А мы с тобой, Петр Ильич, видно, отдохнем в Катташахаре…
— Если позволят обстоятельства, Иван Платонович, — не без основания заметил невысокого роста, уже пожилой, но все еще стройный и подтянутый полковник Скворцов.
— Да, — задумчиво произнес Плитов, — обстоятельства… Они, прямо скажу, прескверные. Москва вызывала к прямому проводу… «Почему упустили цель — объясните». Вежливо и жестко! Да и как же иначе? Оскандалились мы, как самые последние летуны… Хорошо, ракетчики выручили. Не ушел самолет- нарушитель.
«Летуны» — оскорбительное слово в авиации, и генерал произносил его только в тех случаях, когда был не в духе. Он поднялся, раздвинул оконные занавески и приоткрыл окно. В комнату пахнуло апрельской свежестью, настоянной травяными запахами.
— А сам-то ты представляешь, как и почему получилось? — Плитов снова сел рядом со Скворцовым. — На собрании, разумеется, речь пойдет в основном об ошибке Камила Умарова. Летчик виноват, в этом не может быть никакого сомнения. Но только ли он? — Генерал вопросительно посмотрел на Петра Ильича и тут же сам ответил: — Нет, не только он. Его недостаточно хорошо обучили. А почему? Нет условий? Времени? Квалифицированных методистов? Чепуха! Недостает контроля на земле и в воздухе. Да, да, именно контроля. Командирского и партийного.
Плитов довольно долго молчал, прежде чем снова заговорил.
— Главное, думается, вот в чем, Петр Ильич. — Плитов взял со стола алюминиевую модель сверхзвукового истребителя и, обозначив какую-то замысловатую фигуру высшего пилотажа, продолжал: — Как тебе известно, новый этап в развитии авиации характерен появлением вот таких машин. Управление сверхзвуковыми самолетами связано с высочайшим нервно-психологическим и эмоциональным напряжением человека. Да, без преувеличения — высочайшим!
Полковник понимающе кивнул.
— Вот несколько примеров, — развивал свою мысль генерал. — На взлете, когда включается форсаж, артериальное давление и пульс у летчика увеличиваются и становятся значительно выше максимально допустимых в спокойном состоянии. И это, заметь, Петр Ильич, происходит в самом начале.
— То есть когда самолет еще не приобрел большой скорости, — согласился Скворцов.
— Вот именно, — подтвердил Плитов. — Теперь о темпе деятельности летчика. С преодолением звукового барьера он резко повысился. Почему? Да потому, что время для взлета, набора высоты, поиска или атаки цели, возвращения на свой аэродром значительно сократилось. А количество рабочих операций, выполняемых летчиком, и их сложность? Они намного возросли. Иногда интервалы между отдельными операциями настолько малы, что приближаются к пределу возможностей правильного, или, говоря научным языком, адекватного, реагирования. Это, естественно, повышает нервно-психическую напряженность. Ну, скажем для ясности, на этапе сближения перехватчика с противником время для обнаружения, прицеливания и пуска ракет исчисляется секундами. И если штурман наведения допустит при этом ошибку, то летчик при недостатке времени уже не в состоянии выполнить атаку и уничтожить цель.
— Иными словами, — вставил Скворцов, — в отличие от техники, которая может совершенствоваться беспредельно, возможности человека остаются прежними.
— Совершенно верно, Петр Ильич. Именно поэтому увеличение темпа деятельности требует большей нагрузки на внимание, память, мышление, что усиливает нервно-психическое напряжение у летчика в полете. Однако я, кажется, увлекся, — как бы оправдываясь, сказал Плитов. Он поставил модель самолета на стол и умолк. На волевом, крупнокостистом, но худощавом лице генерала, побронзовевшем от постоянного пребывания на аэродромах, отражалось глубокое раздумье.
Скворцов знал плитовскую привычку — обдумать все, до малейших подробностей, а затем кратко, как математическую формулу, изложить свои предложения или выводы — и потому не мешал генералу, сидел и не торопясь курил. Сторонний наблюдатель мог бы, пожалуй, подумать, что немногословный Петр Ильич далек от забот Плитова. Однако такое предположение было бы неверным. Правда, по характеру своей работы Скворцов, может быть, не обязан разбираться во всех тонкостях летного дела, но причины происшествия нынешней ночи глубоко волновали его.
— Вывод напрашивается сам собой, — неожиданно прервал молчание Плитов. — Нам необходимо всемерно усилить морально-психологическую подготовку личного состава, и прежде всего летчиков. Тут целый комплекс вопросов, и решать их надо планово, глубоко, серьезно. Это дело не одного дня — одной беседой не обойдешься. Согласен? Ну и добро. Мы еще, вероятно, обсудим это на большом совещании. А теперь о сегодняшнем деле. Вот что я думаю, Петр Ильич… — В нескольких словах генерал сообщил полковнику свое решение. — Только надо, мне кажется, посоветоваться с товарищами в Катташахаре. Верно?
— В народе говорится: дерево держится корнями, а человек друзьями. Так что посоветоваться не мешает.
— Это верно. Кто не слушает советов, тому нечем помочь, — в тон Скворцову вспомнил поговорку и Плитов. — А теперь давай-ка, Петр Ильич, потолкуем о твоей, так сказать, специфической заботе.
Скворцов улыбнулся:
— О специфической так о специфической. С чего начнем, Иван Платонович?
— Да вот хотя бы с чего. — Плитов помассировал виски. — Подозрительная возня наблюдается по ту сторону кордона. Там, как тебе известно, уже давно существует летная трасса. За последнее время по ней буквально снуют вот такие же «грачи», что сегодня залетел к нам. Как ты думаешь, ведь неспроста же они
