дождем, смеялись и дурачились, и гроза казалась Наташе чем-то вроде праздничного салюта. Теплые упругие струи как будто смывали все плохое и неприятное — и страхи, и волнения, и горечь неосуществленных надежд…
Наташа явилась домой за полночь, мокрая, улыбающаяся и счастливая. Мама и бабушка поахали немного, напоили ее горячим чаем с бабушкиным пирогом и отправили спать. Уже засыпая в своей постели, она снова вспомнила темноволосого красавца, но теперь он казался таким далеким, как Том Круз или Леонардо Ди Каприо, и обида не жгла ее сердце. «Ну, нет — и не надо! — решила Наташа. — У меня еще все будет! Все ведь только начинается…»
Она сладко потянулась под одеялом и стала думать о том, что в сентябре начнутся занятия, что к этому времени надо непременно сделать перестановку в комнате, купить новые туфли, завести хороший ежедневник и начать копить деньги на компьютер… Конечно, это стоит недешево, но, может быть, поговорить с мамой, чтобы она согласилась взять его в кредит? Ведь теперь она не просто школьница, а студентка, и ей хороший компьютер был бы очень нужен! Да и маме самой станет проще сводить свои балансы.
А пока лето еще не кончилось, и можно спокойно, с чистой совестью отдохнуть. Например, поехать к Кате на дачу, почитать любимые книги, просто побездельничать…
Думать обо всем этом было приятно, и Наташа незаметно заснула. Сон ей приснился какой-то непонятный и путаный. Она была в том же кафе, но почему-то здесь ей снова нужно было сдавать экзамены и тянуть билеты, да так, чтобы не ошибиться. За столом сидит строгий экзаменатор, лица его Наташа не видела, оно было в тени, но почему-то очень его боялась. Какая-то часть ее сознания понимала, что здесь речь идет не о поступлении в институт, а о чем-то куда более важном! Может быть, о самой жизни. Надо решиться, медлить дальше нельзя. Вот и белый прямоугольник в руках… Она хотела было посмотреть на билет — и проснулась.
Вокруг было темно. В окна барабанил дождь, и молнии сверкали так, что сквозь занавеску видно. Наташа почувствовала странное, смутное беспокойство. С чего бы только — непонятно… Ведь все хорошо вроде! Она накрылась одеялом с головой, как делала, когда была совсем маленькая. В таком «домике» было тепло и уютно, и места хватало только для нее одной, а все, что происходит снаружи, больше не пугало и не тревожило. Постепенно она заснула снова, крепко и спокойно, и больше в ту ночь ей ничего не снилось.
Наташа Орлова действительно поступит в университет, но не закончит — уйдет с третьего курса после рождения первенца. Сейчас она бы очень удивилась, если бы узнала, что выйдет замуж за священника и станет матерью большого семейства, членами которого будет искренне считать не только собственных отпрысков, но и прихожан храма, где будет служить ее муж, отец Виталий. Но как говорится, неисповедимы пути Господни… Даже внешне Наташа изменится почти до неузнаваемости. Вместо джинсов и коротких ярких топиков — скромное платье, вместо встрепанных рыжих кудряшек — строгий пучок и белый платочек, но какая красота, какое достоинство появятся в ее лице! И недаром все окрестные жители, встречая ее на улице, будут останавливаться и почтительно здороваться, величая ее «матушкой». Она проживет еще долгую жизнь, в которой будут и горести, и радости, и бесконечные заботы…
До самой смерти Наташа так и не узнает, что свой самый счастливый билет она вытащила в тот жаркий летний день, когда незнакомый красивый парень ушел из кафе с другой.
Кажется, ничего не забыла.
Ирина придирчиво оглядела тщательно сервированный стол в гостиной. Теперь она решила твердо — хватит посиделок на кухне! И каждый семейный ужин старалась обставлять с некоторой торжественностью, чтобы все было красиво — и свежая льняная скатерть, и салфетки, и посуда, и начищенные до блеска серебряные ложки и вилки…
Ну и сама еда, конечно, должна быть безупречной. Сегодня ей пришлось немало потрудиться, зато обед удался на славу. Бефстроганов исходит вкусно пахнущим паром под крышкой в кастрюльке, молодая картошка, чуть обжаренная с лучком, как Витя любит, выглядит очень соблазнительно, клюквенный морс в хрустальном кувшине отливает рубиновым блеском…
Ирина старательно выкладывала на тарелку кусочки мяса, заливала соусом, посыпала укропом картошку. От еды поднимался манящий аромат, но ей самой есть почему-то не хотелось.
Виктор вышел из ванной, на ходу вытирая руки полотенцем. На лице его застыло странное, отсутствующее выражение, как у человека, занятого решением сложной задачи. Казалось, он не замечал ничего вокруг — наверное, поэтому небрежно отбросил полотенце в сторону и даже не заметил, что оно упало на пол. Ирина поспешно нагнулась, подняла и быстренько отнесла в корзину для белья.
Виктор уселся к столу, подцепил на вилку кусок мяса и стал жевать с таким же отсутствующим выражением лица. Ирина тоже принялась за еду, но почему-то вкуса не почувствовала. За все время, пока они ужинали, никто не проронил ни слова. Тягостное молчание висело в воздухе.
Понятно, почему Толик в последнее время так редко бывает дома! — вздохнула про себя Ирина. В такой атмосфере даже цветы вянут. Ну ничего, главное — семью сохранить, а там, глядишь…
Покончив с едой, Виктор так же молча отодвинул тарелку, встал и уселся на любимое место перед телевизором. Ирина быстро и ловко убрала со стола, отнесла на кухню посуду, сложила скатерть… Она не сразу заметила, что муж беспомощно шарит руками по дивану. Почему-то в этот момент он казался похожим на робота со сбившейся программой из старого фильма.
— Витя, что с тобой?
— Куда подевался пульт? Почему в этом доме ничего найти нельзя?
На лице мужа появилась недовольная гримаса. Ирина поспешно принялась искать пропажу.
— Вот он, Витюша! Под подушку завалился.
Она очень старалась быть понимающей, терпеливой, покорной и нежной, особенно теперь, когда у них все стало налаживаться.
Виктор включил телевизор и, как всегда, начал перескакивать с одного канала на другой. Перед глазами мелькали то яркие тропические пейзажи, то умирающие деревни российского Нечерноземья, то «говорящие головы» из новостей. Тележизнь шла своим чередом — две блондинки из рекламы жвачки хозяйничали в чужих ртах каким-то аппаратом, похожим на большой пылесос, неземной красоты девушки с развевающимися длинными волосами бегали по пляжу, а какой-то страшный мужик в арестантской одежде рвал рубаху на груди с криком «Порешу гниду!».
Непрерывный и бессмысленный информационный поток изрядно раздражал. Хотелось выключить этот чертов телевизор и выбросить пульт в окно, но Ирина старалась не подавать виду. Она медленно перелистывала глянцевый журнал с картинками интерьеров, пытаясь сосредоточиться. Все-таки надо, наконец, что-то выбрать… Как нарочно, ей ничего не нравилось, и чужие дома, тщательно и со знанием дела запечатленные профессиональными фотографами, казались холодными и неуютными, как магазинные витрины. Ну да, может, и красиво, но разве кому-то захочется там жить? Ей — уж точно нет.
У Виктора во внутреннем кармане пиджака требовательно и громко зазвонил мобильник. Увидев номер, он недовольно поморщился, но все же ответил и сразу же зачем-то пошел в ванную с трубкой в руке.
Очень странно. Ирина сразу насторожилась и отложила журнал в сторону. Неужели снова появились какие-то секреты? Если так — она непременно должна знать, что происходит!
На цыпочках она прошла на кухню. Стена соседствует с ванной, и, если постараться, можно услышать, о чем говорят. Подслушивать было очень стыдно, но она ничего не могла с собой поделать. К тому же сейчас именно на кухне у нее уйма дел — надо навести порядок, помыть посуду…
Руки привычно мыли, протирали, расставляли, а сама Ирина как будто превратилась в слух. Каждый звук, доносящийся из-за закрытой двери, казался для нее невероятно важным. Виктор говорил тихо, но все же через тонкую стенку сквозь шум льющейся воды Ирина сумела разобрать слова:
— Нет. Не могу. Ну, я сказал — не могу сейчас! Да, объясню. Потом объясню. Оля, ну сколько можно! Да, сейчас не время. Созвонимся, конечно… Все, пока.
Услышав женское имя, Ирина почувствовала, как в голове начали стучать маленькие молоточки. Конечно, может быть, это всего лишь сотрудница или деловой партнер… Но сотрудницы не звонят в столь позднее время, если только в офисе не начался пожар или не случилось что-нибудь столь же
