утра не доживет.
Другая, постарше, зевнула и равнодушно ответила:
— Может, оно и к лучшему. Молодая еще, нового родит.
Неля аж задохнулась от гнева. Эта самая медсестра была всегда так любезна, охотно принимала маленькие подарки и уверяла, что все обойдется, а за глаза вон что говорит! Хотелось подбежать к ней и крикнуть прямо в лицо: не смей! Не смей так говорить о моем ребенке!
Но Неля сдержалась и проскользнула мимо тихо как мышка. Она понимала, что не может дать волю своим чувствам.
Целый месяц она каждый день ездила в больницу. Каждый раз она поднималась по лестнице с замиранием сердца, боясь, что врачи вдруг начнут отводить глаза, будут уговаривать не волноваться, а потом отведут в маленький кабинетик, пропахший нашатырем и валерьянкой, и скажут: ваш ребенок умер. Так уже было с Таней, молодой круглолицей девушкой, похожей на героиню старого фильма «Свинарка и пастух», и Неля навсегда запомнила ее крик, трясущиеся руки, слезы, беспрерывно текущие по щекам…
Не дай Бог никому перенести такого!
Каждый раз Неля со всех ног бежала к сыну, спешила удостовериться, что он жив, увидеть его… Он лежал в каком-то ящике с прозрачными стенками, похожем на большой аквариум, весь опутанный трубочками, и выглядел таким несчастным, жалким и одиноким! А ей нельзя было даже подойти, чтобы взять на руки свое дитя, погладить это тощенькое, слабое тельце.
Хотелось крикнуть — отдайте мне ребенка! Неля от души верила, что стоит ей забрать сына домой — и все будет хорошо, уж она-то сумеет выходить, вырастить, вернуть здоровье… Ветру на него дохнуть не даст!
И наконец этот день настал. Такси подкатило не к парадному входу, откуда обычно выписывали счастливых мамаш после положенной недели пребывания в роддоме, а к какой-то неприметной боковой двери. По дороге домой Неля снова и снова вглядывалась в крошечное личико, чуть прикрытое краем кружевного конверта, пытаясь разглядеть в нем черты будущего красивого, сильного и умного мальчика, в которого со временем он обязательно вырастет. Ребенок спал, чуть причмокивая губами, а Неля тихо плакала от радости.
Она не знала, что самое трудное только начинается.
Хотя мальчик и выжил, но все равно был очень слабенький. Он был такой хрупкий, что его и на руки- то было взять страшно! Поначалу маленький Вася (Неля так назвала его в честь отца, как будто забыв про то, что раньше они со Стасиком колебались между Никитой и Денисом), даже молоко сосать не мог самостоятельно, плохо глотал, и приходилось терпеливо, капля за каплей кормить его через пипетку, постоянно согревать, чтобы, не дай бог, не простудился, протирать лосьоном сморщенную кожицу…
Молодая хорошенькая женщина всего за несколько лет превратилась в нервное, издерганное существо неопределенного возраста. Весь ее мир теперь был сосредоточен только вокруг ребенка. Врачи, уколы, массажи, бесконечный ежедневный уход… Даже ночью Неля спала вполглаза, ежесекундно прислушивалась — как там сыночек? Не кричит ли? Не плачет? Не раскрылся ли во сне, не замерз? Больше всего Неля пугалась, когда Вася начинал закатываться от крика, все его тельце выгибалось дугой, и крошечное личико заливала страшная, мертвенная синева. В такие минуты она чувствовала свою беспомощность и ужасно боялась — а вдруг он умрет сейчас прямо у нее на руках?
Ребенок подрастал, но легче не становилось. Он не держал головку, не пытался ползать и переворачиваться, не проявлял свойственной здоровым детям любознательности… Участковый врач — усталая немолодая женщина — только головой качала:
— А что вы хотите, мамочка? Задержка в развитии. Заниматься надо с ребеночком!
И Неля занималась. С утра до ночи она то разминала его ручки и ножки, то кормила, то играла в развивающие игры, то спешила на консультацию к очередному специалисту…
Муж недолго смог выносить такую жизнь. Рядом с больным ребенком и вечно озабоченной женой он как-то растерялся. Сначала обижался и часто повторял: «Ты совсем не уделяешь мне внимания», потом стал задерживаться на работе, а то и вовсе пропадал где-то на несколько дней. В конце концов — Васе как раз исполнилось три года — он собрал вещи и ушел насовсем. Развод, конечно, большой минус для карьеры, но даже это его не остановило. Много позже Неля случайно узнала, что Стасик женился на дочери очень влиятельного человека и, вовремя уловив ветер перемен, успешно занялся бизнесом…
Пока он собирался, Неля сидела молча, ссутулившись как старуха, и как будто даже не понимала, что происходит. Когда за спиной мужа громко хлопнула дверь, она вздрогнула от неожиданности, вскочила и кинулась к детской кроватке. Единственная мысль была: «Не разбудил бы ребенка! Васенька так пугается резких звуков, это может спровоцировать приступ…»
Дальше стало совсем плохо. С работой Неле, конечно, пришлось распрощаться. О том, чтобы отдать Васю в ясли, и речи быть не могло! Хорошо еще, удалось пристроиться в бюро переводов, а там можно было брать работу на дом. Неля без устали переводила статьи, диссертации, даже повести и романы. Стучала по ночам пишущая машинка, и женщина, кутаясь в пуховый платок, старалась нажимать на клавиши осторожно, чтобы не разбудить мальчика.
А утром все начиналось снова. Если бы не помощь бабушки Софьи Аркадьевны, Неля бы вообще не справилась. Выслушав горестный рассказ дочери о муже-подлеце, она только вскинула голову, увенчанную короной седых волос, и процедила, поджав губы: «Я же тебе говорила! Это человек не нашего круга. Ему нельзя было доверять».
Неля покорно кивала. Она знала, что мама совершенно права, и чувствовала себя виноватой за то, что не смогла удержать мужа, за то, что отец, крепкий еще мужчина, как-то сразу сник и постарел, а главное — за то, что не смогла доносить ребенка до конца срока, родить его сильным и здоровым. Ведь именно с этого начались все несчастья в семье! Если бы не та ступенька в автобусе, все могло сложиться совершенно по-другому…
Теперь у нее в жизни только одна цель — поставить сына на ноги. Ради этого Неля не жалела ни сил, ни времени, ни средств. Каждый год она возила его к морю, искала и находила все новые и новые методы лечения, обращалась то к профессорам с мировым именем, то к знахарям…
Заметных результатов это не приносило. Вася оставался таким же слабеньким, переболел всеми детскими инфекциями — и корью, и свинкой, и коклюшем, — а говорить начал только в четыре года. Неля плакала по ночам от бессилия. Когда очередное светило медицины — старенький профессор с седой бородкой клинышком — как-то обронил «в конце концов мальчик перерастет», она только презрительно поджала губы и вышла, ни слова не говоря.
В это ненаучное «перерастет» Нелли совершенно не верила. За долгие годы хождений по врачебным кабинетам она сама научилась разбираться в многочисленных болячках сына не хуже любого медика, умела делать массаж, могла сделать укол, по самым незначительным признакам умела определять приближение приступа… И твердо знала одно — лучше ее никто не сумеет позаботиться о ее ребенке!
В школу Васенька ходил редко. Там — бесконечные инфекции, сквозняки, нерегулярное питание, драчливые дети и придирчивые учителя, которые не смогут понять, что мальчику трудно выдержать ежедневную нагрузку. При малейшем недомогании Неля вызывала врача, и дома мальчик проводил гораздо больше времени, чем со сверстниками.
А время менялось, и жизнь не становилась легче. В тот августовский день, когда на Лубянке подцепили краном памятник Дзержинскому и он висел в свете прожекторов, словно казненный, Нелин отец Василий Степанович долго смотрел на телеэкран, словно не мог поверить своим глазам, потом вдруг как-то странно, утробно замычал и упал лицом на стол. Приехавшая «скорая» констатировала смерть от обширного инсульта.
И Неля, и ее мать были совершенно ошарашены горем, сбиты с толку, растерянны… Но надо было жить дальше, и это было совсем непросто. Совсем скоро оказалось, что персональная пенсия превратилась в смешные копейки, и хотя переводы оплачивались неплохо, но цены росли каждый день, а Неля совершенно не умела находить выгодные заказы, договариваться, настаивать на своем… Оплату все время задерживали, и, когда деньги оказывались у нее в руках, они успевали обесцениться в несколько раз.
Надо было как-то сводить концы с концами, и Неля с мамой решили, что гораздо удобнее им будет поселиться вместе. Генеральскую квартиру на Кутузовском пришлось сдать заезжим коммерсантам, и, хотя Софья Аркадьевна плакала, покидая обжитое гнездо, и величаво-скорбно, словно королева,
