— Это Козлихе еще повезло, она при муже осталась. А Дуньку помните, ну которая за шейха вышла? Вчера вернулась, вся в соплях, на шестом месяце, и еще с одним арапчонком на руках.
— Он ее бросил, что ли, шейх этот?
— У них там, вроде, не бросают…
— Темная история, а Дунька ничего не рассказывает. Я так думаю, пристрелили ее шейха. Говорят, на Востоке сейчас опять какая-то заварушка.
— А шейх, это по-нашему кто? Министр?
— Да не, это что-то вроде князя. Или графа.
— Значит, Дунька-то и впрямь — из князей в грязи!
— Да уж.
Старуха, слушавшая разговор через окно на втором этаже, удовлетворенно хмыкнула и повернула голову на скрип входной двери.
— А, явился…
— Угу. — Муж скинул измазанные в тине сапоги, повесил на гвоздик берданку и устало вздохнул. — Ну что, старая? Чай, теперь твоя душенька довольна?
Взгляд старухи уперся в экран телевизора, на котором господин Президент принимал иностранных послов. Рядом, как всегда, маячила Первая Леди — не намного моложе самой старухи и уж точно никак не красивее. И где Президент только откопал такую крысу?! За что ей такое счастье? Старуха нахмурилась.
— Нет, — медленно произнесла она. — Еще не довольна…
Три поросенка построили себе домики. Пришел волк к первому, посмотрел: стены дрянь, одна солома; дунул посильнее, все развалилось. Съел волк поросенка, пошел к другому. Смотрит, стены из прутьев, ерунда. Пнул ногой, пнул другой, домик развалился. Съел волк второго поросенка, пошел к последнему. А вот с последним вышел облом. Нет, дверь-то волк выбил и даже стенку как-то умудрился развалить. Но тут на него свалилась крыша.
Мораль: да будь ты хоть последней свиньей, главное — иметь солидную крышу.
— Вот ключи от всех комнат, — сказал герцог, протягивая жене связку. — Мой замок в твоем полном распоряжении, будь здесь хозяйкой. Можешь заходить куда хочешь, в любое помещение — хоть в бальный зал, хоть в чулан под лестницей. Заскучаешь — пригласи гостей или сама съезди к кому-нибудь в гости. Захочешь погулять — есть сад, там довольно мило. Гуляй на здоровье, собирай цветочки, кушай фрукты, какие понравятся, главное помыть не забудь. И только от Древа познания добра и зла не ешь, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь!
Я потер пальцем волшебную лампу и торжественно провозгласил:
— Джинн, выходи!
— Ну, чего надо? — недовольно спросил джинн.
— Слушай меня, раб лампы! — начал я.
— Чего-о? — приподнял брови джинн. — Какой еще раб? Рабство давно отменили!
— А кто же ты тогда?
Джинн пожал плечами.
— Да так, вассал.
— Ну тогда слушай меня, вассал лампы…
— Ты чего, совсем охренел? — перебил меня джинн. — Отвали, пока я не разозлился. Пришел, понимаешь, разбудил, требует чего-то…
— Но я же новый хозяин лампы!
— Да? Вот с нее и спрашивай, это теперь ваши проблемы. Я обязан подчиняться только своему сюзерену, и никому больше. А лампа, вроде, ничего пока не требует.
Он вовсе не был потомственным вампиром, что бы там ни говорили. Но вампир его укусил очень рано, в совсем еще нежном возрасте. После этого юность прошла как в кровавом тумане. Ночные полеты, шабаши с приглашенными суккубами, убийства, ненависть и восхищение в глазах людей, чувство безнаказанности и сладость греха… Через все это он прошел и испил полной мерой. Но выкарабкался. Взялся за ум, переборол тьму в своей душе. Раскаялся, обратился к свету, посвятил всего себя добродетели. И преуспел! Силы Добра признали его за своего. Люди простили его и прониклись глубоким уважением.
Он добр, мудр, он пример для подражания. Его лик светел, его деяния благородны, а речи возвышенны.
Всем хочется приблизиться к нему: если не по величию духа, то хотя бы просто подобраться поближе и коснуться рукой белоснежных одеяний.
Но делать этого не стоит. Потому что тех, кто сумеет каким-то чудом пробиться сквозь охрану и окажется в опасной близости, он хватает, разрывает когтями и выпивает кровь — всю, до капли.
Что поделаешь, привычка…
Человек умер, и его душа предстала перед Творцом.
— Ты молодец, — сказал Творец. — Ты прожил прекрасную жизнь и заслужил награду. Есть ли у тебя еще какие-нибудь пожелания перед тем, как отправиться в рай?
— Да, если можно, — ответил человек. — Я по поводу своего соседа. Он, конечно, преотвратная личность и постоянно делал мне всякие гадости, но я не держу на него зла. Пусть все его злодеяния против меня не зачтутся ему во грех, простятся и забудутся. Быть может, это избавит моего соседа от толики адских мук.
— Да будет так! — согласился Творец и отправил душу праведника в рай.
Умер и сосед того человека и тоже предстал перед Творцом.
— Мне жаль тебя, — сказал Творец. — Ты извратил все прекрасное, что в тебе было, изувечил свою душу бесчисленными пороками и обречен теперь страдать в аду. Но во имя той толики человечности, что еще осталась в тебе, спрашиваю: есть ли у тебя последнее желание?
— Есть! — ответил человек. — Мой сосед, который недавно умер… Не позволяй ему вкушать от райских благ! Пусть истребится душа моя, но слишком велика моя ненависть к нему, обреки и его на все муки ада! Пусть хоть это служит мне утешением.
— Да будет так, — согласился Творец и отправил душу грешника в ад.
И вот сидят они в одном котле и улыбаются.
Грешник — оттого, что его сосед тоже чувствует боль от кипящей серы.
Праведник — оттого, что и грешнику позволили принять серную ванну.
И тут нет ничего странного. Они и при жизни варились в одном котле.
В одном городе жили-были слепцы. А у них, как водится, был поводырь — одноглазый. Слепцы его очень уважали и завидовали его умению все видеть.
А потом пришел в этот город великий лекарь, а может, добрая фея или вообще пророк какой-нибудь, и всех вылечил. Слепцы прозрели.
Они посмотрели на одноглазого, увидели, что он носит повязку, и тоже сделали себе такие же.
Потому что поводырю, конечно, лучше знать, одним глазом смотреть на мир или двумя — он же такой опытный!
