вам.
— Питек, ты где?
— У-у-у… — раздалось из ветвей.
— Питек, слазь с дерева, не валяй дурака.
— У-у-у…
— Так, признавайся, что ты натворил? Почему прячешься?
— У-у-у…
— Нет, что-то ты всё-таки натворил! Тебя совесть мучает, да?
— У-у-у…
— А ну-ка! Ты что, ел от тех плодов, от которых тебе запретили есть?
— У-у-у…
— Ну и как? Живот болит?
— Ы-ы-ы…
— А ведь тебя предупреждали!
— У-у-у…
— И не стыдно тебе?
— Э-э-э…
— Питек! Когда ты уже наконец поумнеешь? И начнешь слушаться старших?
Вместо ответа с дерева прицельно упал перезрелый банан.
— Вот, значит, как?
— У-У-У!
— Питек! Ну будь человеком!
…и это проклятие действует до сих пор.
— Ну хорошо, Василиса, — сдался Кощей. — Только тебе расскажу. Смерть моя на острие иглы.
— А игла?
— Игла, игла… А, ну конечно! Игла в утке… то есть в яйце, но яйцо в утке. А утка в зайце.
— А заяц?
— Кажется, в сундуке. А сундук… — Кощей наморщил лоб, мучительно вспоминая. — Вот елки-палки, куда же я сундук-то засунул?
Сидит Кощей Бессмертный на своем троне, в носу ковыряет, а в глазах — тоска.
Вбегает добрый молодец.
— Ага! Ну всё, Кощей, вот она, смерть твоя! — и яйцо хрустальное показывает.
— Брешешь, небось? — усомнился Кощей.
— Зуб даю! Она самая, смерть твоя.
Размахнулся — и разбил яйцо об пол. Посмотрел Кощей на осколки печально.
— Дурак ты, Иванушка. Смерть мою зачем-то разбил…
Слез с трона, достал метелку и совок, смел осколки.
— И что у тебя, Иванушка, за идеи странные? Третий раз ты меня убить пытаешься. Ну, в первый раз я тебя простил, хотя ты мне своим Кладенцом всю мантию изрезал в семнадцати местах. Бывает, с кем не случается. И во второй раз простил, когда ты с той дурацкой иголкой приперся. Ну с чего ты взял, объясни мне, что я помру, если мне ее в задницу воткнуть?! Пошлые у тебя шуточки, Иванушка. Плоские, да-с! А теперь ты тут старинный хрусталь бьешь — и опять без толку…
Высыпав осколки в мусорное ведро, Кощей опять взгромоздился на трон.
— Ладно, шут с тобой, на этот раз тоже прощу. Но больше чтоб я тебя не видел, халтурщик!
— Но, батюшка-Кощей, я же… Ну вот как есть был уверен! Мне Баба-яга сказала…
— Твоя Баба-яга — выжившая из ума старуха со странными фантазиями. Ладно, ступай с глаз моих долой, не нужен ты мне боле.
Когда огорченный Иванушка ушел, Кощей еще немного посидел в расстроенных чувствах, а потом отправился к Василисе в покои.
— Ну что, Кощеюшка, какие новости?
— Опять Иван приходил.
— Что-нибудь получилось?
— А что, по мне не видно?
Кощей сел в позу лотоса напротив Василисы.
— Четыреста лет живу. Всю мудрость Чи познал, и мудрость Ба, и мудрость Ка, и мудрость… какой только не познал! Все чакры открыты! По целым неделям из транса не выхожу! Карма — аж переливается! Но как мне перейти на новый уровень, если меня ни одна зараза не берет? Я уже и в кипящее молоко нырял…
— И как?
— Только продукт испортил.
— А я тебе пирожков напекла… Может, попробуешь?
— А с чем пирожки?
— Да кто с чем. Волчий корень, вороний глаз, беладонна, цианистый калий…
— Ну давай свой пирожок. Авось, поможет.
Герольд вышел на площадь, откашлялся и закричал:
— Как уже было объявлено, Их Величество Георг Тридесятый изволят скучать. В великой своей доброте и мудрости они велели устроить турнир лучших лжецов всего королевства, для развлечения и увеселения. Тому, кто расскажет самую лучшую небылицу и самую наглую ложь, Их Величество даруют мешок золота и корову в придачу. Итак, турнир объявляется открытым. Начинайте!
Три дня и три ночи лучшие лжецы со всего королевства состязались в ловкости языка и изощренности фантазии. Но победителем, конечно, оказался… король.
Ибо то, что он может кому-то за просто так отдать мешок золота — есть самая гнусная ложь и самая наглая небылица!
— Уже лучше, — хихикнул уродец. — Попробуй еще раз.
— Твое имя, — медленно проговорила королева, — Румпен… Реппелле… Раппопо…
— Ну же, ну!
— Рампопо… Репупе…
— Сама ты «репупе»! — обиделся гном. — Ну что, сдаешься?
— Сдаюсь, — кивнула королева и заплакала.
— Мое имя, — важно заявил гном, — Румпенцви… Равенкло… Рампунце… Сейчас, минутку. Репепеш… Рамфори… Рефере…
До глубокой ночи, а потом и до самого утра пытался гном выговорить свое имя. Под утро не выдержал, плюнул и убежал от стыда куда глаза глядят. И больше в той стране никто не встречал Рамштихе… Растро… Распре… Румпеншильд… Ну, вы поняли, кого.
— Осторожно! Не наступи на мои круги!
— Тьфу ты! — римский солдат споткнулся на бегу, потерял равновесие и едва не упал. Оглянувшись,
