просто так тут стою, не от хорошей жизни. Мне семью кормить надо. Не матери же вместо меня выходить, от нее и так на улице уже шарахаются.
Утром Крысолов заиграл. Не знаю, как у него это получилось, но мелодию услышали все, даже на другом конце города. И кто сказал, что Крысолов умеет красиво играть? Может, и умеет — но мне не понравилось. Жуткая это была песенка; свирель взвизгивала и скрипела, как мучимый грешник. Звуки лепились один на другой, звуки шарили по всему телу, проникали под кожу, толкались в животе, поднимали волосы на затылке. Прохожие морщились и кляли Крысолова последними словами. Во многих домах заплакали дети; и мне тоже почему-то хотелось плакать.
Потом мимо меня прошла сумасшедшая старая Роза — вот ей, кажется, песенка нравилась. Лицо у нее, во всяком случае, было совершенно счастливое. Я подождала еще, но больше никого не было. И тогда я пошла в ту же сторону, куда удалилась старуха.
Крысолов сидел на берегу и играл на свирели. Роза расположилась рядом и с обожанием смотрела на него своими бельмами.
— А, это ты, Гретхен, — Крысолов заметил меня и отложил свирель. — Что же ты мне сказала, будто в городе полным-полно детей?
— Детей много, — согласилась я, — а вот чистых невинных душ… Вы ведь их собирались вывести?
— Собирался. Одна вот есть, — Крысолов кивнул на старую Розу.
— Сумасшедшая?
— Почему же сразу сумасшедшая? Просто она впала в детство, со всяким может случиться. Ну, почти со всяким, — тут же поправился он.
— Я тоже пришла.
Крысолов задумчиво пожевал губами.
— Я ни на секунду не заблуждаюсь, будто тебя привела магия моей песенки. Тогда почему же?
— Может, я тоже сумасшедшая, — сказала я и пожала плечами. — Научите меня играть на свирели.
— Иди ко мне, — промурлыкала Гера.
— Давай в другой раз? — скривился Зевс. — Сегодня у меня болит голова.
— Вот как? — Гера прищурила глаза. — Ну и с кем же ты мне сегодня изменял?
— Да что ты, что ты! — испуганно замахал руками Зевс. — Да я же… да ни в жисть!
— Не лги мне! — голос Геры стал холоден, как горный лед. — Я сама вчера слышала, как одна критянка говорила другой, что ее муж в постели — просто бог!
— Ну она же о муже говорила, не обо мне…
— Но откуда этой критянке знать, каковы в постели боги? А?
Зевс потупился.
— Честное слово, душенька! Ну у меня же правда болит голова.
Гера подошла к мужу и деловито обнюхала.
— Ну конечно, отчего бы ей не болеть! Опять какую-то бурду пил с Дионисом.
— И вовсе не бурду! — обиделся Зевс. — Прекрасный перебродивший нектар.
— Ты бы лучше о своей жене подумал!
— Я думал…
— Нет, не думал!
— А я говорю, думал!
— А я говорю, нет!
— Дорогая, не кричи, у меня и так голова раскалывается…
— И правильно! И пусть раскалывается!
Зевс сел на пол и обхватил руками гудящую голову.
— Я прошу тебя… помолчи минутку! Не сбивай… У меня, кажется, сейчас родится какая-то мысль…
— Ах, мысль?!
Гера решительно выхватила из-за спины скалку и обрушила ее на темечко мужа.
Голова Зевса раскололась, как гнилое яблоко, и оттуда вылетела, трепеща крылышками, маленькая Афина. Зевс, испуганно вскрикнув, попытался запихнуть ее обратно, но было уже поздно.
— Значит, ты обо мне думал, да? — задыхаясь от гнева, прошипела Гера. — Голые крылатые девки — вот что у тебя в голове!
Афина увернулась от руки Зевса и вылетела в окно. За ее спиной загрохотали молнии и чугунно зазвенели сковородки.
Будучи богиней сражений, а что еще важнее, богиней мудрости, Афина нисколько не сомневалась в результате этой битвы.
— Избушка, избушка! Повернись к лесу задом, ко мне…
— Оставь в покое мою избушку! — заорала Баба-Яга и высунула голову из окошка. — Не смей! Тоже, взяли моду… Все шастают, все избушку туда-сюда вертят. Вот сейчас как выскочу, как выпрыгну… Эй?.. Да где ты?
— Здесь я.
Баба-Яга близоруко прищурилась. Далеко внизу, у крылечка, сидел в траве пучеглазый лягушонок.
— Ты, что ли?
— Я. Помощь мне нужна, бабушка. Невесту мою украли.
— Помощь ему… А ты знаешь, что я только по царевнам специализируюсь?
— Так она и есть царевна!
— Ну-ка, ну-ка! — заинтересовалась Баба-Яга. — Давай подробности.
— Да какие там подробности… Была у меня невеста, Василиса. Любили мы друг друга. А потом налетел Иван-Царевич, схватил мою суженую и умчался — она и квакнуть не успела. Теперь не знаю, где ее искать. Подскажи, бабушка?
Старуха хмыкнула и прикрыла рот рукой.
— А ведомо ли тебе, что та Василиса — заколдованная девица?
— А мне все равно, — ответил лягушонок, — хоть девица, хоть волчица, хоть устрица. Да будь она даже цаплей — мне никакой другой не надо. Люба она мне…
— А ты ей?
— Говорит, тоже люб.
— А ты и поверил?
— Конечно, поверил. Я ей во всем доверяю.
— Тяжелый случай, — покачала головой Баба-Яга.
— Еще какой тяжелый, — вздохнул лягушонок. — Так поможешь?
— Ну, помочь — дело нехитрое. Дорогу я тебе укажу. Придешь ты ко дворцу Ивана-Царевича, а дальше что?
— А дальше — убью его.
Баба-Яга поперхнулась.
— Как — убьешь?
— Как — это я еще не придумал. Но убью точно! Нечего чужих невест воровать!
— Ну… ладно. Слушай сюда, внимательно. Расскажу, как с Иваном справиться. Пойдешь отсюда на восток, выйдешь к морю-окияну. В море-окияне найдешь остров Буян. На острове растет дуб, на дубе висит сундук, в сундуке сидит заяц, в зайце — утка, в утке — яйцо, а в яйце…
— Смерть Иванова?
— Нет. Там смерть Кощеева. Возьмешь яйцо, и пойдешь с ним шантажировать Кощея. А уж он-то с Иваном как-нибудь справится.
— Спасибо, бабушка.
