— Кто там?
— Я злой и страшный Серый Волк, я в поросятах знаю толк! Гррр!
— Одну минуточку.
Ниф-Ниф удалился в хижину, оставив Волка на пороге. Вернулся он уже с кульком конфет, сунул Волку в лапы и, пожелав ему весело провести время, закрыл дверь.
Остолбеневший Волк автоматически развернул и съел конфету, потом еще одну. Пожал плечами, повернулся и пошел к другому свинарнику.
— Труби! — сказал командир, и Маленький Трубач с улыбкой вышел вперед.
Он поднес к губам длинную серебряную трубу, и от первых же нот стены города задрожали и осыпались грудой камней.
— Продолжай, — кивнул командир.
И Маленький Трубач, отложив Иерихонскую, взял вторую трубу. Под её звуки, торжественные и чарующие, из города вышли вереницей дети — невинные создания, которых было решено пощадить.
— Вот теперь можно и повоевать! — потер руки командир и дал сигнал двигаться в атаку.
Маленький Трубач радостно улыбнулся, откинул со лба светлую челку и поднес к губам третью, витую трубу Армагеддона.
— Ну что «мее», что «мее»? Козел ты, Иванушка!
— Мее.
— Говорила я тебе, не пей из козлиного копытца. А ты? Потерпеть не мог?
— Мее.
— Вот именно.
Аленушка шагала по тропинке, сердито размахивая корзинкой, Иванушка понуро плелся следом.
— Сам ведь знаешь, что бывает, когда выпьешь из чужого копыта. И всё равно пьешь. Кто ты после этого, не козел?
— Мее.
— А я говорю, козел. Учишь тебе, учишь, воспитываешь…
Иванушка не выдержал и, подавшись вперед, боднул Аленушку ниже талии острыми рожками.
— Ай! А вот кого я сейчас хворостиной огрею!
Иванушка проворно отскочил в сторону и показал длинный козлиный язык.
— Не корчи рожи, — строго нахмурилась Аленушка, — а то таким и останешься. Хотя…
Она махнула рукой.
— Ну ты хоть понял, в чем была твоя ошибка? Будешь впредь меня слушаться?
— Понял, — кивнул козленок. — Надо было с самого начала тебя не слушать, напиться из первой лужи. Был бы сейчас конём.
— Тьфу на тебя. И вообще, замолчи, козлы не разговаривают.
Иванушка пожал плечами и взмемекнул.
— Вот, так уже лучше.
Аленушка развернулась и пошла дальше по тропинке; до дома оставалось уже недалеко.
— Ничего, — с угрозой в голосе бормотала она. — Я еще сделаю из тебя человека.
Иванушка вздрагивал, но покорно шел за сестрой. В лесу всё-таки волки…
Аленушка завела братца во двор, велела никуда не отходить, и ушла в избу. Через минуту она вернулась с ковшом воды. Сняла лапоть, с силой вдавила пятку в глинистую землю и налила в ямку воды.
— Давай, пей.
Козленок подозрительно присмотрелся к следу. След был маленький и узкий, явно женский. Иванушка вздохнул, скривился, но послушно выпил.
— Ну вот, теперь ты снова человек.
— Сама ты человек!
— Безусловно.
Иванушка шмыгнула носом.
— И долго мне теперь так девчонкой ходить?
— Не нравится? Могу исправить! — сестрица Аленушка многозначительно указала на козьи следы, оставленные братцем. — Да ладно тебе, всё не так страшно. Потерпи немножко, авось приедет добрый молодец ко мне свататься, обязательно во дворе наследит.
— Тебе хорошо рассуждать, — насупилась сестрица Иванушка. — А если он приедет свататься
Математик сидел за рабочим столом, обреченно сжимая голову ладонями. В голове гудело.
— Ну почему ничего не получается? Такое простое уравнение… Нутром чую, что всё правильно! А доказать не могу.
Математик застонал. Не справиться с такой ерундой! Если кто-нибудь только узнает!.. Ему представились лица товарищей, снисходительные усмешки, укоризненные взгляды разочарованных учеников. Позор, позор!
Математик смахнул слезу, воровато огляделся и, взяв в руки перо, вывел на полях тетради: «Я нашел воистину удивительное доказательство…»
Ученик отложил заступ, вытер пот со лба и водрузил над свежей могилой Учителя угловатый камень.
— Покойтесь с миром, — произнес он с поклоном, повернулся и пошел домой. Домой… как странно звучит: «дом». Место, где он жил последние годы с Учителем. И где теперь ему предстоит жить одному. Этого Ученик представить не мог.
«Не верь в эти сказки про реинкарнацию, — говорил Учитель перед смертью. — Природа не настолько расточительна, чтобы из раза в раз возрождать одного и того же скучного старого хрыча. Зачем, когда в ней царит такое многообразие? Это же гораздо интереснее!»
Ученик потряс головой. Зачем Учитель это сказал? И как такое может быть — мир без Учителя?
Он распахнул дверь хижины. Вот постель, на которой спал Учитель. Вот его старые сандалии. Рукописи, исписанные тонким рваным почерком. На всём лежит отпечаток его неповторимой личности. В каждый предмет, сам того не желая, Учитель вложил по кусочку себя. А как же иначе?
Ученик провел пальцами по столу. Вот на эту царапину он смотрел, когда Учитель толковал ему о добре и зле. А это чернильное пятно осталось с тех пор, как он пытался записать за Учителем особо сложное рассуждение о природе трусости. А вон тот сучок в стене…
Ученик поднял руку и с удивлением посмотрел на свою ладонь. «Учитель умер? А я — жив? Как такое может быть? Если даже камешек на полу помнит Учителя, если даже в гнутой оловянной ложке он продолжает жить… да сколько он вложил себя в эту ложку? А сколько вложил в меня? Сколько своей мудрости, своих мыслей, своего характера…»
Ученик подошел к тусклому зеркалу на стене и улыбнулся отражению.
— Здравствуйте, Учитель.
— Натуральная кожа, — с гордостью представил Портной.
Я только усмехнулся и потрогал материал.
— Верю, что натуральная. Грубоватая она какая-то…
— Ну так Вы же мужчина, какая Вам разница?
— Большая. А впрочем. Вы правы. Никакой.
— Ну вот видите. А тонкий материал у нас весь пошел на женские модели.
— Можно на них посмотреть?
— Ха! — фыркнул Портной. — Посмотреть ему… Нет. Нельзя.
