сторону кисель и сухие блины, осенив неугодную пищу крестом.
— Сие — божий дар беззубым и древним старушкам. Нам же что потверже да потяжельше, ибо зубы наши, аки клыки волчьи.
Потом придвинул к себе соблазнительную скоромную пищу, долго и аппетитно чавкал полным ртом.
Поручик плохо слушал пьяную болтовню ревизора.
С приходом Насти затуманенный хмельной взор его прояснился. И сейчас поручик неотрывно глядел на дверь в надежде, что снова появится Настя.
Наконец отец Игнатий непослушным языком произнес последние слова:
— Всяк упившийся да сверзится в постель.
С тем и уковылял прочь неуверенной походкой. Поручик сразу же нетерпеливо выпалил хозяину:
— Как зовут ее?
В ответ сдержанный, понимающий смешок.
— Вижу, вижу, поручик, Настя по душе пришлась. Что ж, дело мирское, житейское. Вам ведь и сорока не минуло. Мужчина, как говорят, в самом соку, вдобавок вдовый. На Настю же никакого запрета от церкви нет.
Отец Ферапонт вроде в душу поручика заглянул.
— Настенька, пойди сюда!
По настоянию хозяина и гостя Настя выпила полчарки наливки. Не помнила, когда хмельное брала в рот. Щеки налились густым румянцем. Лукавым, как, девичестве, огоньком засветились глаза. Под предлогом приглядеть за своим коллегой удалился отец Ферапонт. Поручик решил воспользоваться до конца выпавшим случаем.
— Скучно одной жить, Настенька, не правда ли?
На лице Насти плутоватая улыбка. Ответила уклончиво:
— При работе не до скуки…
— Выполнишь мою просьбу, Настенька?
— О чем просьба-то? Может, подать что?
Поручик кивнул головой на стул рядом с собой.
— Сядь сюда, Настенька…
— О-о, не годится так-то, чтобы прислуга к хозяйскому гостю подсаживалась.
— А я сам пересяду.
— А ну спробуйте!
Пока поручик тяжело и неуклюже вставал со стула, Настя порхнула к двери и подзадорила веселым смехом:
— Что же вы стоите? Садитесь же на ентот стул!
— Дикая коза ты, Настенька! Чего испужалась, вдовая?
Слова Насте — что горох в стену. Как стояла у двери, так и осталась там. Потом сказала строго:
— Коли ничего не надобно, я ухожу. Дела ждут.
— Твоя воля, Настенька! Только я не раз к тебе приду.
— Я же не хозяйка в этом доме. А у отца Ферапонта немало людей бывает. И вам к нему дорога не заказана, коли надобность приведет.
Раза три поручик находил после предлог, чтобы побывать в доме отца Ферапонта. Не столько говорил с хозяином, сколько бойко стрелял глазами по сторонам в надежде увидеть Настю. А Настя, как нарочно, проплывала где-нибудь в стороне плавной походкой, делала вид, что не замечает пришедшего человека.
Первое время отец Ферапонт выказывал, что не догадывается о намерениях поручика. Потом как-то хлопнул его пухлой рукой по плечу и сказал напрямик, добродушно:
— Не придумывайте заделье для прихода сюда. Все вижу и понимаю. Вот то дверь Настиной комнаты. В нее, минуя меня, всегда проходите…
И поручик зачастил, долго засиживался в комнатушке один. Настя находила дела и отлучалась, пока не исчезал гость. Лишь где-нибудь во дворе поручик успевал сказать хлопочущей Насте:
— Что же ты убегом бегаешь? Безо всякой надежды прихожу к тебе…
После каждого прихода поручика в шкафчике росла горка сверточков с подарками. «Ну и пусть себе таскает! Надоест — перестанет», — думала Настя и бережно укладывала сверточки в свой незатейливой работы сундучок. Даже из любопытства не развернула ни одного из них.
Отец Ферапонт бесконечно поражался: «Сама судьба на тройке навстречу мчится, а Настя в сторону сворачивает. Не годится такое». И поручику и священнику думалось одно и то же: «Нет причин у Насти отвергать мужчину».
Как-то к своему большому изумлению и радости поручик застал Настю в комнатушке праздно сидящей. Принарядилась в лучшее платье, отчего еще сильнее похорошела и показалась невестой на выданье. Поручик, словно юнец, оробел, языком не смог шевельнуть. Только восхищенных глаз не сводил с Насти, ждал, когда она заговорит. А Настя молчала. Думы болезненные, как ожог, распирали ее голову. И все о Федоре. Вспомнилась последняя встреча с ним, когда он приезжал в Барнаул. «Окажешься в большой беде — весточку подай. Чем в силах — помогу…» И по сей день в ушах Насти звучали эти слова. Ей казалось, что тогда в голосе Федора слышалось большее, чем простое участие. Настя уловила какие-то скрытые порывы души Федора. Какие — не знала, но смутно угадывала, что дай им волю Федор, и жизнь для нее стала бы светлее и жарче полуденного солнца. Насте думалось, что ради этого следовало пока жить в строгости и отчуждении. Она приходила в душевное смятение от одной мысли, что надежды потеряют власть над ней…
Поручик еле слышным голосом перебил молчание.
— Настенька, чего невесела? Сегодня воскресенье. На дворе весна, в лесу — божья благодать, на полянах — веселые подснежники.
Настя удивленно повела бровями.
— Ну и что же из того?
— В лесу, Настенька, грусть-тоску как рукой с души снимает.
Настя спокойно улыбнулась, урезонила поручика:
— Для меня нипочем, а для вас зазорно со мной через весь посад идти. Офицер. А я кто? Не по душе мне та прогулка.
Упорство Насти накаляло чувства поручика. С каждым днем он все настойчивее добивался ее расположения. И, как прежде, без успеха. Тогда поручик отважился сказать решительное слово.
— Нам, Настенька, ничто не мешает соединиться. Будь моей женой.
Настя долго смотрела на поручика. В прищуренных глазах — сожаление и участие. Впервые назвала поручика по имени.
— Хороший и, видно, душевный человек вы, Алексей Павлович. Только не одна дорожка у нас пролегла с вами…
— Почему же, Настенька? Я от всего сердца предлагаю.
Настя выпрямилась. В ее голосе послышалось гордое достоинство.
— Знаю. Не потому не одна дорожка, что разные мы с вами, что у вас белая кость. Каждый должен себе цену иметь. И я имею. Не боюсь, что подомнете меня. А вот полюбить вас, когда в сердце заноза, кою не вырвешь, не сумею. А жить так, без искорки, не могу.
Поручик несколько отступился от Насти. Много дней ходил живой тенью. От рассеянности послабление в службе допустил. Из-под караула сбежали пятеро арестованных мастеровых, перемахнули через границу к киргиз-кайсакам. Поручик получил строгое
