обнаружена ваша сперма. Значит, как ни верти, но в какой-то момент своей жизни вы посчитали ее достаточно привлекательной для того, чтобы провести с ней ночь.
– Я просто очень много выпил. В том все и дело.
– Нет, не все, – упрямо качнула головой адвокат. – Вы и в самом деле вели с ней разговоры о холодности вашей жены?
– Разумеется, нет. За кого вы меня принимаете?
– Но с ее слов все выглядело довольно убедительно. Кстати, как вы можете знать, что она говорит неправду? Вы же ничего дельного про тот вечер вспомнить так и не смогли?
– Я не мог такое сказать о Виктории, и точка!
– А как насчет родителей вашей жены, которые якобы устроили вашу научную карьеру? Тоже неправда?
– Абсолютно! – выпалил он. – Всего, что я имею, я добился своим умом, своими стараниями. Старики Андриевские, конечно, признанные авторитеты, но это же в конечном счете ничего не значит. Не они стояли на кафедре, когда я защищался. Не они писали за меня научные труды. Мне помогала сама атмосфера их дома, их кабинеты, заполненные книгами, дружеские посиделки с корифеями нашей науки. Но я никогда не злоупотреблял своим родством, с детства усвоив, что всего в жизни нужно добиваться самостоятельно. Мои родители, к несчастью, уже умерли, но именно от них я получил свои самые главные жизненные уроки.
– Хорошо, если так, – кивнула головой адвокат. – Однако повторюсь: показания потерпевшей звучали убедительно именно из-за обилия таких мелких деталей, которые она не смогла бы узнать, не сообщи вы ей их сами. Не могла же она настолько изучить вашу жизнь, ваши отношения в семье и с близкими родственниками, чтобы казаться такой сведущей во всем, что касалось вас? Вот для нас эта особа – по- прежнему закрытая книга. Кто она? Чем живет? Чего добивается?
– А вы не считаете возможным спросить все у нее?
– Собственно, я и попыталась в ходе очной ставки, но… – Дубровская невесело усмехнулась.
– Я говорю не про очную ставку и не про прочие тому подобные встречи на официальной территории, – осторожно заметил Соболев. – Если нам встретиться где-нибудь в другом месте, в неформальной обстановке? Например, у нее дома…
– Вы с ума сошли?
– Совсем нет. После сегодняшней очной ставки у меня появилось стойкое ощущение, что Кислова сама ищет встречи с нами. Должна же она сообщить нам то, чего добивается. – Он замер на секунду, но потом его лицо расплылось в улыбке озарения. – Слушайте, у меня есть идея. По-моему она хочет денег. Точно! Как мы не догадались раньше? Конечно, Кислова заранее все просчитала. Я знаю такой тип людей. Все эти несчастные лаборантки, годами просиживающие в тиши институтских кабинетов, помешаны на деньгах. Она увидела меня, подвыпившего профессора, и в голове у нее моментально созрел план, как срубить побольше денег.
– Да, но если бы Кислова была банальной вымогательницей, она не стала бы ждать так долго, – с сомнением заметила Дубровская. – Она бы заявила свои требования сразу после того, как вы имели глупость переспать с ней. Или же после возбуждения уголовного дела. Прошло два месяца, а с ее стороны молчок. Вас это не смущает?
Но Соболева уже не могло смутить ничто. Он так увлекся новой идеей, видя в ней, должно быть, разгадку всей истории, что не обратил на слова адвоката никакого внимания.
– Бросьте. Вы рассуждаете сейчас с точки зрения логики. Кислова же – просто истеричная баба, которая сегодня хочет одно, а завтра другое, – небрежно бросил он. – Почему бы нам действительно не урегулировать вопрос при помощи денег? Конечно, у нас с Викторией свободных средств нет, но ради такого шанса мы могли бы поднапрячься. Пусть подавится!
– Вы здорово рискуете, Аркадий Александрович, – покачала головой Дубровская. – А если Кисловой не нужны деньги? Вы понимаете, что может произойти? Она сообщит Чиркову, что вы пытаетесь ее подкупить, и следователь ухватится за информацию мертвой хваткой. На языке закона это называется «противодействие расследованию». Вам изменят меру пресечения, и тогда до суда вы будете находиться под стражей.
– Я не хочу в следственный изолятор! – испугался Соболев.
– И я могу вас понять.
– Тогда к Кисловой должны пойти вы, – подумав секунду, сообщил Аркадий.
– Я?!
– Да, вы. Вас же не запрут в изолятор?
– Вы в своем уме, Аркадий Александрович? – всполошилась Елизавета. – Предлагаете мне пойти к потерпевшей и предложить деньги за то, чтобы она изменила свои показания?
– А разве вы не можете это сделать?
– Конечно, не могу. Я, как адвокат, по закону вправе общаться со свидетелями только с их согласия. Но все вопросы с потерпевшей мы должны решать через следователя. Ну и, конечно, уж никак не предлагая ей деньги.
– Елизавета Германовна, но ведь закон иногда можно обойти. Мне известно, что люди так именно и решают вопросы. Вы что, не хотите мне помочь?
– Именно этим я и занимаюсь! Но я привыкла решать проблемы законно, не прибегая ко всякого рода сомнительным переговорам. Вы забываете, я тоже рискую, – горячо заметила Дубровская. – Кроме того, мне кажется, потерпевшая тоже вряд ли пойдет на такое соглашение. Кисловой ведь грозит уголовная ответственность за заведомо ложный донос, если, взяв деньги, она круто изменит показания.
– Ну, если вы так боитесь, мне ничего не остается, как идти к ней самому, – вздохнул Соболев. – Только я не ручаюсь, что, увидев эту вредную бабу вне стен прокуратуры, я не попытаюсь ее придушить. В сей раз по-настоящему.
– Не вздумайте! Просто выбросьте из головы! Совершенно дурная затея! – уговаривала его Дубровская. – Что на вас нашло? Давайте работать законно. У меня есть кое-какие мысли по вашему делу, и если вы будете благоразумны…
– Я не успокоюсь, пока не поговорю с ней. Как вы не понимаете? Сейчас я твердо уверен: это мой шанс.
– Аркадий Александрович, вы погубите себя!
– Но вы же не хотите мне помочь…
Дубровская представила, как Софья воспримет визит Соболева. Это будет катастрофа! До сих пор профессора спасало лишь то, что у следователя не имелось в руках козырных карт в виде законных оснований взять его под стражу. У Аркадия были дом и работа, любящая жена и дети. Они, как якоря, удерживали его от соблазна делать глупости. Разве найдется судья, который, не дрогнув, возьмет человека под стражу при подобных обстоятельствах? Но если Соболев вдруг кинется к потерпевшей предлагать той деньги, а получив отказ, чего доброго, оскорбит ее или ударит, пиши пропало. Его отправят в изолятор и не выпустят оттуда до приговора. А каким в таком случае будет приговор? Страшно подумать…
Дубровская вздохнула, принимая нелегкое для себя решение.
– Так и быть, Аркадий Александрович, я попробую прощупать почву. Только сделаю все деликатно и так, как посчитаю нужным. Обещайте мне, что проявите благоразумие и не станете искать встреч с Кисловой.
Соболев обрадовался ее решению и, схватив Дубровскую за руку, несколько раз тряхнул ее, выражая признательность.
– У вас получится, Елизавета Германовна. Не пройдет и недели, как все уладится в лучшем виде. Вот увидите, эта стерва ухватится за наше предложение мертвой хваткой.
Елизавета не была настроена столь оптимистично. Она считала, что разговор с Кисловой ничего не даст, но если уж ему суждено состояться, лучше именно ей провести его. Во всяком случае, она ручается за свои нервы и за то, что не вспугнет излишней прямолинейностью Кислову. Тут нужно действовать мягко, без нажима, так, как может сделать только женщина. Соболев для такой цели абсолютно не подходил…
Глава 15
Виктор позвонил Виктории ровно через неделю после их первой встречи и пригласил ее в ресторан для разговора. Соболева не представляла, о чем пойдет речь, но все равно предложение Виктора
