заседание будет для вас закрыт окончательно и бесповоротно, – проговорила Кислова. – Ведь процесс объявлен закрытым, вы помните?
Присутствие посторонних отрезвило Викторию. Она опустила руки, тяжело дыша. Потом набрала в пригоршни немного воды и побрызгала себе на лицо, не заботясь больше ни о пудре, ни о румянах. Когда она подняла голову, Кисловой уже рядом не было…
– Что с вами случилось? – встретила ее недоуменным взглядом Дубровская. – Вы выглядите так, словно только что вернулись с побоища.
– Примерно так оно и было, – проговорила Виктория, но тут же опомнилась. Ей не хотелось рассказывать адвокату про встречу в туалете. Это было их семейное дело и не имело к процессу никакого отношения. – Не обращайте внимания, я просто… плохо себя чувствую. Должно быть, у меня упало давление. Чашечка кофе, и я приду в себя. Наверное, я переволновалась.
– Может, вам лучше вернуться домой? – с сомнением произнесла Елизавета. – Сегодня не будет ничего интересного. Обвинитель огласит некоторые материалы дела. Свидетелей вызвали только на завтра. Никто не заметит вашего отсутствия.
«Кислова заметит, – мелькнуло в голове Виктории. – Может, того она и добивалась?»
Даже Аркадий, в последнее время поглощенный своими проблемами, поглядел на жену с некоторым беспокойством.
– Иди домой. Что тебе здесь сегодня делать?
«Он выгоняет меня. Он хочет остаться с
Внезапно Виктория почувствовала отвращение, едва удержавшись от того, чтобы не сплюнуть мужу под ноги. Каков подлец! Значит, он рассказывал этой ужасной особе про привычки жены, про детей, секретничал с ней, словно лаборантка была его близким другом. Кислова знала про нее все. Она же про нее только то, что написано в деле сухим языком следственных протоколов. Может, Аркадий передавал ей даже интимные подробности их жизни? То, например, что она спит без ночной рубашки и любит зажимать подушку между ног?
Вся жизнь Виктории с ее милыми привычками и некоторыми тайными подробностями была вывернута наизнанку, вытряхнута и выставлена перед чужой женщиной, как постельное белье. У нее больше не осталось тайн. Она чувствовала себя совершенно голой и беззащитной.
До сих пор она вела себя, как Хилари Клинтон, грудью встав на защиту собственного мужа. Виктория прикрыла его собой, полагая, что поступает благородно. Он же пользовался ее великодушием, храня в глубине души свои грязные секреты. Между Аркадием и Кисловой есть то, чего Виктория не знает? В самом деле, может, так и объясняются те дикие требования, которые выставила ему эта дрянь при личной встрече? С чего бы иначе женщина стала просить чужого ей мужчину признать себя ее любовником прилюдно? Кислова, должно быть, устала чувствовать себя как запасной аэродром. Ей надоела неопределенность, и она поставила вопрос ребром. Круто, конечно, поставила, но теперь не отвертишься. Она просто решила бороться за свое счастье, как Виктория борется за свое. Как, должно быть, потешает ее вид законной жены, выставившей себя полной дурой при всем честном народе!
Пораженная страшной догадкой, Соболева уставилась на супруга. Тот что-то объяснял адвокату, но, почувствовав на себе взбешенный взгляд жены, словно поперхнулся.
– Виктория, ты можешь объяснить, что с тобой происходит? Если ты больна, можешь идти домой…
Кажется, он говорил ей еще что-то, но Виктория уже развернулась и решительно зашагала прочь, унося за собой запах любимых духов…
– Ты спишь с ней?! – выкрикнула она, когда Аркадий вернулся домой.
Слава богу, ей не было нужды сдерживаться, поскольку дети ушли на пироги к бабушке и в квартире они остались одни. Виктория себя так накрутила за остаток дня, который провела наедине с подушкой, что чуть не расцарапала лицо мужу, едва тот ступил на порог. Куда только девалась ее сдержанность…
– О чем ты говоришь, ради всего святого?
– О тебе и этой дряни Кисловой! Вы спите вместе?
Аркадий отстранился, ошеломленный силой ее натиска.
– Виктория, ты повредилась умом? Я тебя предупреждал, что не стоит участвовать в процессе. Ты меня не послушалась. Ты всегда делала то, что считала нужным…
– Не пудри мне мозги! – выкрикнула она, сжимая кулаки. – Твоя штучка все мне сегодня рассказала, когда мы столкнулись в уборной. Думаешь, почему я ушла? Я побоялась, что убью ее или тебя, или вас обоих вместе. Клянусь, это был бы правильный поступок!
– Виктория, ты всегда была здравомыслящей женщиной… – начал Аркадий, пораженный тем, как вела себя жена.
Он и не подозревал, что в ней кипят такие страсти. Она всегда была образцом мудрости и сдержанности. Глядя, как высоко она держит голову, как слегка снисходительно общается с окружающими, Соболев всегда гордился ею. Сравнивал ее с королевой, прямой и величественной, принимающей своих подданных. А теперь она превратилась в обыкновенную женщину, ревнивую и озлобленную, швыряющую ему в лицо странные обвинения. Слова «уборная» и «дрянь Кислова» он все-таки ухватил, соотнес друг с другом и попытался из хаоса оскорблений, гневных выкриков и горестных междометий вычленить суть. Постепенно, слово за словом, он вытянул у жены содержание ее разговора с потерпевшей.
– Она солгала тебе, – заявил Аркадий твердо. – Неужели ты не видишь, что разговор в уборной – очередная ее интрига? Кислова хотела вывести тебя из равновесия, что ей блестяще удалось.
К тому моменту Виктория, выплеснув фонтан эмоций, разбросав все диванные подушки, немного успокоилась. Во всяком случае, она вернула себе способность слышать и воспринимать обращенную к ней речь. Уверенный тон Аркадия несколько поколебал ее боевой настрой, но сдаваться она не желала, впрочем, как и быть легковерной дурой.
– Тогда объясни мне, – потребовала Виктория холодно, – откуда ей известно про мои пробежки в Центральном парке, про наших детей Машу и Петю, про их планы на будущее?
– Общеизвестные факты. В них нет ничего личного.
– Да? А как же курица с картошкой? Мое пристрастие к лыжам?
– Ты могла сказать о них в любом своем интервью.
Интервью? Виктория как-то об этом и не подумала. Публичный образ жизни обязывал ее к определенной открытости, и она давала интервью, не думая о том, что кто-то может использовать ее откровенность в своих целях.
– Кислова сказала, что именно ты рассказал ей про мои привычки, про то, какие проблемы есть у детей. Ей известна каждая мелочь из наших с тобой отношений, – уже не столь уверенно продолжала Виктория.
– Она назвала хоть одну такую мелочь?
– Нет, – проговорила Соболева, понимая, что попала впросак. Хорошо, что у нее хватило самообладания не устроить мужу сцену публично, прямо в суде. Кислова была бы в восторге. Вспомнив гадкую улыбку соперницы, Виктория опять почувствовала нервную дрожь.
– Может быть, ты и прав, – неохотно признала она. – Но Кислова держалась так уверенно. Казалось, она знает про меня все. Да еще ссылалась на тебя. У меня сложилось впечатление, что вы и в самом деле любовники.
– Виктория, я умоляю тебя… – произнес Аркадий со стоном. – Мне и без твоей истерики тошно. Неужели нельзя проявить хоть немного благоразумия?
– Что?! Ты… мне… говоришь о благоразумии?
– Виктория, прошу тебя, давай не будем ссориться. Я ценю твою поддержку. Но Кислова, должно быть, только и добивается того, чтобы разлучить нас. Вместе мы – сила.
Виктории слова мужа напомнили лозунг из ее пионерского детства. И она вдруг подумала, что немногое знает о школьных годах Аркадия. Должно быть, тот был примерным пионером и любил маршировать под речовки.
– Я не хочу с тобой ссориться. Я просто хочу, чтобы меня не водили за нос, – сказала она со вздохом. –
