— Джор! — голос Тин потонул в оглушительных звуках музыки.
Она подошла к стене и выключила приемник.
Джор поднял голову и посмотрел на Тин отсутствующим взглядом. Потом быстро вскочил с пола и подбежал к ней.
— Уже приехала? — воскликнул он радостно. — Ты приземлилась раньше? Почему ты мне ничего не сказала?
— Приземлилась по расписанию.
— Как? — удивился он и торопливо взглянул на часы. — Уже 15.16?
— Я думала, что ты прилетишь за мной.
— Ох, где моя голова? — сказал он искренне растроенный. — И ты меня ждала?
— Ждала…
— А я так увлекся, что… совершенно позабыл обо всем на свете… Видишь? — показал он рукой на яркие эскизы. — Новая трактовка! Совершенно новое решение!
— Вижу. Очень интересный замысел, — несколько сухо ответила она и сразу же попыталась это исправить: — Действительно прекрасная идея!
Однако Джор почувствовал нотку неискренности в ее голосе.
— Тебе не нравится? — спросил он обиженно.
— Нет, нет… — возразила она поспешно. — Хеб был прав — прежняя композиция была слабее. Эта мне нравится больше. Конечно, над ней следует еще поработать. Но в ней уже что-то есть. Особенно вот этот фрагмент…
— Это будет «Утро».
— Оригинально ты вписал в композицию это женское лицо. Необычный профиль. Пожалуй, только слишком деформирован…
— Это еще только эскиз… Но мне показалось, — снова заговорил он, — что вначале у тебя были какие-то сомнения…
— Н-нет… Нет. Просто мне было неприятно, что ты не прилетел за мной.
— Какой же я глупец! Но ты не обижаешься на меня? — он обнял Тин за плечи так, чтобы не запачкать ладонями ее платья, и поцеловал в шею. Она прижалась головой к его груди, тихо сказала:
— Разве я могу на тебя обижаться? Нам так хорошо вместе. Мы ведь никогда не расстанемся, правда? Скажи!
On удивленно посмотрел на нее.
— Что это вдруг тебе пришло в голову?
— Ничего. Ничего… Все же очень много значит иметь на свете близкого человека, очень близкого, которого ты любишь и который любит тебя…
— Это и есть счастье, — сказал он, целуя ее в губы.
— Скажи мне, как ты нашел новое решение? — снова заговорила она через минуту уже о работе Джора. — Ты говорил, что на пляже…
— Да, да… Утром позвонил Хеб и сказал, что комиссия отклонила проект. Я очень расстроился. Чтобы как-то успокоиться, пошел искупаться. И вдруг, сам не знаю почему, меня осенило сместить основной аспект композиции в левый нижний угол северной стены. Потом ужо мысли рождались одна за другой…
— А это лицо?
— Именно лицо… Я встретил на пляже девушку. Необычный профиль. Посмотри в этюднике, он там, на столике, а я пока вымою руки.
Он пошел в ванную. Тин села в кресло, рассматривая рисунки.
Из двадцати с лишним эскизов, сделанных в это утро, более чем две трети изображали одну и ту же молодую женщину. В основном это были рисунки головы, хотя встречались наброски и в полный рост. Девушка была очень стройной, но особенно привлекали ее сияющие радостью глаза. Она не отличалась классической красотой, но как бы олицетворяла собою буйную, всепобеждающую юность.
— Я снял ее киноаппаратом, — бросил Джор, останавливаясь за спиной жены. — Можешь убедиться, как она выглядит в жизни.
— Ты даже снял ее?
— Тебя это удивляет?
— Нет, по-моему, модель воистину необычная.
Она в задумчивости смотрела на эскизы.
— Что мы знаем об окружающем нас мире?..
— Почему ты заговорила об этом именно сейчас?
— В Веронском порту и здесь, в Сиднее, все считают меня опытным капитаном, — продолжала она, не отвечая на вопрос. — Это смешно. Мой настоящий жизненный опыт, опыт, который я могу связать с конкретными, относящимися к определенному событию воспоминаниями, охватывает всего лишь неполных пять месяцев. Из них почти четыре месяца — пребывание на Желтом Якубе. Это нелепо, правда, Джор?
Джор сел рядом с Тин и нежно взял ее за руку.
— Это в тебе говорит обида. Я никогда не видел тебя в таком состоянии. Скажи, что тебя расстраивает?
— Не знаю… Так что-то нахлынули на меня мысли о том, что все-таки… плохо не знать о себе… всего.
— Что вдруг на тебя нашло? Ты же понимаешь, что это не имеет никакого смысла.
— Я всегда боялась, что может прийти день, когда я начну жалеть…
— О чем? Ты говоришь вздор.
— Алл утверждал, что у нас никогда не появится желания узнать о той жизни. Его машины внушили нам это. Но он не смог предусмотреть всего…
— Это ребячество, наивное любопытство.
— Нет. Это нечто большее. Это неуверенность…
Он со страхом посмотрел ей в глаза.
Внизу неожиданно раздался звонок видеофона.
— Это, наверное, Хеб, ко мне, — сказал Джор, вставая.
Тин тоже встала.
— Приготовлю обед.
Она прошла в столовую и, достав несколько банок консервов, заложила их в кухонный автомат. Когда она выппмала наполненные тарелки, в дверях появился Джор. Его глаза светились радостью и возбуждением.
— У нас вечером будет гость, — с таинственным видом сказал он. — Ты даже не сможешь угадать кто.
Она ощутила в горле неприятную спазму.
— Кто-нибудь от Алла?
— Нет. Ты знаешь, кто такой Фери Ган?
Она чуть не уронила на пол тарелку.
— Знаменитый телерепортер. Его называют Кишем[2] нашего времени. Он, несомненно, заинтересовался моим «Южным солнцем». Это человек, который может сделать меня знаменитым художником, если только захочет написать что-либо о моих работах или сфотографировать их.
— Ты думаешь, что он решил посетить нас в связи с тем, что увидел твои картины в Весенней Галерее?
— А почему еще?
— Этот человек был на Желтом Якубе.
Джор не понял смысла слов Тин.
— Ну и что же? Если Алл обратил его внимание на меня — тем лучше. У нас будет еще одна причина быть благодарными профессору.
Было бы жестоко развеять иллюзии Джора.
«А стоит ли вообще говорить ему о подслушанном разговоре?» — подумала она устало. — «Может
