быть, так лучше?»
III
Фери Ган приехал в 20 часов. Он был, как всегда, красноречив. Посмотрев красочные эскизы к старому и новому проектам «Южного солнца», он высказывал свои замечания с большим знанием дела и, несмотря на скупость похвал, полностью завоевал симпатии Джора. Он тоже обратил внимание на необычное лицо девушки с пляжа. Ни о Желтом Якубе, ни о цели своего визита он не обмолвился в мастерской ни словом, и Тин с беспокойством ждала момента, когда они сядут ужинать.
Она не ошиблась. Ган хотел войти в доверие к Джору, чтобы вызвать его на откровенность. Однако она не ожидала, что он поставит вопрос так открыто и в то же время ловко, что Джор сам поможет ему.
— Не знаю, догадываетесь ли вы, чем вызван этот мой визит к вам, — сказал он, когда они сели за стол. — Волей случая я летел на той же ракете, которую вели вы, капитан, и вспомнил, что видел вас на Желтом Якубе. Не пытайтесь это отрицать, так как я видел там также и вашего мужа и абсолютно уверен в этом. Все, что связано с работами Алла, чрезвычайно интересует меня. В управлении порта я узнал, где вы живете и кто ваш муж. Скажу откровенно — и прошу вас не сердиться на меня за это, — что в основном я хотел говорить с вами о Желтом Якубе. Однако теперь, когда я увидел ваши работы, положение коренным образом меняется.
— Слушаю, — Джор неуверенно взглянул на гостя.
— Я готовлю цикл телерепортажей под рабочим названием «Портреты людей нашего времени» и, если вы разрешите, представлю в них эволюцию вашего «Южного солнца». Я отнюдь не считаю первоначальный проект стенных панно для Радужного Дворца плохим или слабым, как вы это утверждаете. Ему недостает только того, что связывает все элементы в единое целое. Именно этого вы и достигли в своем новом варианте композиции. Я хотел бы на конкретном примере показать зрителям рождение и преображение творческого замысла в жизни художника. Вопрос о Желтом Якубе я целиком оставляю в стороне. Я знаю, что все возвращающиеся из санатория Алла не любят об этом говорить. Поэтому я не буду вытягивать из вас никаких признаний, поскольку это было бы нечестно с моей стороны. Позволите ли вы время от времени прилетать к вам, чтобы с киноаппаратом наблюдать за вашей работой?
— Конечно, я буду очень рад, — с нескрываемым удовлетворением ответил Джор. — А что касается Желтого Якуба, то мы действительно неделю назад приехали оттуда. Там как раз и родилась моя первая идея «Южного солнца». Этот заказ достал для меня Алл. Кстати, мы ничего не имеем против, если вы будете расспрашивать нас о пребывании на Желтом Якубе. Мы расскажем вам все, что можно. Правда, Тин?
Она кивнула, подумав одновременно: «Какой же Джор наивный».
— А разве профессор не обязал вас сохранять тайну? — спросил Ган.
— Ну, конечно, само собой разумеется, что некоторые факты не должны стать общеизвестными.
— Значит, вы соглашаетесь на опубликование некоторых ваших высказываний?
Джор смешался.
— Смотря каких и в какой форме.
— Об этом вообще нелегко говорить. Особенно нам, — вмешалась в разговор Тин. — Проблема не в публикации. По-видимому, этого не понять тем, кто сам не был на лечении у Алла.
— Я уже сказал, что не хочу ничего у вас выпытывать.
— Да нет, пожалуйста, спрашивайте, — ободряюще сказал Джор. — Я вас слушаю.
— Я не буду утомлять вас сегодня. Может быть, в другой раз при случае, когда прилечу записывать. Меня интересовали бы только некоторые ваши впечатления. Например, действительно ли в вашей памяти ничего не осталось из прежних воспоминаний? Хотя бы детских?
— Смотря каких. У нас нет упорядоченных конкретных воспоминаний, которые относились бы ко времени более шести месяцев назад. Однако это не значит, что у нас нет вообще никаких воспоминаний. Например, я помню стихи или какую-нибудь химическую формулу… И знаю, что эти стихи я декламировал в каком-то большом светлом зале, полном молодежи, а изображение формулы — большие черные буквы — кто-то проецировал на белый экран. Но это только обрывок, фрагмент, лишь одна сцена, причем как бы в тумане. Я помню также своих родителей, но только их поведение, нежность, очертания фигур. Их лиц я не представляю себе. Если бы я увидел фотографию своих родителей, то не уверен, смог ли сказать, кто это…
— Это очень напоминает обычную забывчивость, — заметил Ган. — Я тоже многие события помню, как в тумане. Не могу представить лица тех или иных людей или даже не узнаю их на фотографиях. А ведь я не был на лечении у Алла, и мне всего 26 лет.
— Однако у вас, кроме этих отрывочных, частично стершихся воспоминаний, есть и воспоминания конкретные, упорядоченные, четкие. А у нас их нет совершенно. Моя жена, например, великолепно знает конструкции космических кораблей, разбирается в астрономии, физике, химии, математике, но не могла бы воспроизвести в памяти, где, при каких обстоятельствах она изучила все это. Она хорошо знает географию, более того — помнит, что бывала в том или ином городе, но когда, с кем — все это как бы стерто в извилинах ее мозга.
— Как проходила эта операция? Вы что-нибудь помните?
— Почти ничего. Мне только известно от одного из сотрудников Алла, что во время операции я был в сознании. Человек находится как бы в состоянии гипноза. Врач приказывает ему думать о том или ином, а когда эта мысль появляется, аппаратура, стирающая память, автоматически создает что-то вроде контрколебаний, гасящих информацию. Одновременно происходит утрата сформированных в мозгу комбинаций нервных соединений. Я получаю задание думать, допустим, о своем родственнике, которого очень хорошо знаю. Я вспоминаю, например, его лицо, и под воздействием контрколебаний оно стирается в моей памяти. Врач вновь предлагает мне думать о нем. Я вспоминаю те сцены моей жизни, которые связаны с ним, и тотчас же они расплываются в моей памяти, как и его лицо. Я помню о нем все меньше и меньше, пока, наконец, совершенно перестаю что-либо о нем знать. И теперь называемое врачом имя не вызывает у меня никаких ассоциации, разве что лишь случайные, фонетические. В памяти в этом месте возникла пустота.
— Но все же что-то остается, хотя бы имя, фамилия неизвестного теперь лица, называвшаяся во время операции?
— Нет. Позднее устраняется также и воспоминание о самой операции.
— Говорят, одновременно прививается нежелание к поискам следов прошлой жизни и даже к разговорам на эту тему?
— Весьма возможно. Моя жена еще ощущает какую-то травму в этой связи. Она существует где-то в подсознании, и когда человек старается путем самоанализа извлечь ее наружу, его охватывает все возрастающее беспокойство. Я тоже вначале ощущал это весьма сильно, но теперь уже в значительной мере сумел справиться с этим чувством. Лишь иногда, очень редко, случается, что я переживаю нечто вроде шока…
— Технически такое состояние, по-видимому, вызвать очень просто, — заметил Ган. — Ведь когда в цепи нейронов преобладают, скажем, колебания с частотой шесть циклов в секунду, человек испытывает неприятные ощущения, такие же, как в жизни в минуты опасности. Спокойной атмосфере напряженной работы соответствуют колебания с частотой двадцать четыре цикла в секунду.
Тин посмотрела на Гана с неприязнью. Ей захотелось охладить его ораторский пыл, хотя бы из-за Джора.
— Все это совершенно естественно, — сказала она равнодушным тоном. — Существует тесная связь между чувствами и колебаниями электрического потенциала в цепи нейронов. Достаточно сформировать электрическую структуру памяти таким образом, чтобы определенные мысли путем резонанса вызывали такие неприятные колебания.
— Я вижу, что вы разбираетесь не только в ракетах, — заметил репортер.
— Этот вопрос немного интересовал меня, однако это не меняет того факта, что каждая попытка
