— Ган не отрицал категорически, — сказала она в заключение. — А это значит, что он просто не хотел портить того, что создал Алл. Он не хотел разрушать наше счастье! Однако он слишком честен, чтобы обманывать нас.
Джор воспринял эту новость удивительно спокойно.
— И все же твои подозрения необоснованны. Скорее мне нужно обижаться, что ты скрывала от меня свои огорчения. Как же можно было так легко поддаться внушснию? Неужели ты думаешь, что я изменю тебе сейчас только потому, что я уже якобы сделал это когда-то?
— Существуют врожденные подсознательные склонности, более сильные, чем память о людях или событиях.
— Не возражаю, бывает. Но разве это обязательно должно касаться нас? Прежде всего я даже не могу допустить мысли, что существуют факты, свидетельствующие о том, что та пара — это мы. Ведь на Желтом Якубе познакомились также Зоя и Толь, Фис и Хедо… Сказанного Ганом еще недостаточно для таких выводов.
— Одна только неуверенность может отравить счастье, — вздохнула Тин. — К сожалению, есть и факты, говорящие о том, что мы, видимо, знали друг друга уже много лет. Откуда я, например, узнала, что ты не выносишь устриц?
— Это не доказательство! Многие не любят устриц. Кто-то близкий в твоей прежней жизни тоже с отвращением относился к устрицам. Это воспоминание ты подсознательно перенесла на меня.
— А как ты объяснишь, что я часто заранее чувствую, что ты скажешь, как поступишь?
— И это тоже ничего не значит! Твои доказательства надуманны.
— А можешь ты мне объяснить, почему я могу рассуждать об искусстве и разбираюсь в живописи?
Джор задумался.
— Это, действительно, довольно странно, — ответил он после продолжительного молчания. — А не может ли это быть делом случая?
— Редкий случай… В моей прошлой жизни я была инженером-конструктором, а может быть, как и сейчас, капитаном межконтинентальной ракеты. Я не проявляю никаких способностей к рисованию, даже не люблю рисовать, но могу отличить хорошую картину от мазни, знаю, где допущена композиционная ошибка, в чем заключается слабость игры красок и полутонов.
— Развитая способность восприятия прекрасного!
— Вот именно! Развитая! Где? Когда? Почему? Кем? Откуда столь обширные познания в технике живописи? Откуда берутся в моей памяти туманные воспоминания о каких-то больших полотнах, с каждым днем меняющих свой внешний вид, преображаемых рукой художника? Почему я гораздо меньше разбираюсь в музыке, театре, литературе?
Джор молчал.
— Ты, может, скажешь, что мой отец был художником, — продолжала Тин, — что я навещала друзей-художников? Что человек может разбираться в искусстве, ничего не создавая сам? Да, это вполне вероятно, но менее правдоподобно, чем то, что я была женой художника. Это совпадение фактов и предположений наводит на размышления. На очень серьезные размышления!
Он поднял взгляд на Тин.
— Допустим даже, что наши подозрения оправдаются, что мы действительно являемся той неудачной супружеской парой, которую Алл соединил для эксперимента, — разве сознание этого обязательно и неизбежно должно разрушить наше счастье?
— Должно! Я не смогу так жить! Не смогу жить в непрестанном страхе, что завтра может снова повториться то, что было когда-то… Даже если бы ты старался не давать мне поводов для опасений, сама жизнь — против твоей воли — создаст их тысячи… Этого достаточно для того, чтобы я сама разрушила все прекрасное, что есть в нашей совместной жизни. Я не хочу, чтобы ты страдал из-за меня. Если наши подозрения небезосновательны, то нам лучше забыть друг о друге.
— Так какой же ты видишь выход?
— Мы должны узнать правду. Через три дня с пермского космодрома отправляется грузовая ракета на Желтый Якуб… Я полечу к Аллу.
V
Желтый Якуб не поддерживал с Землей регулярного пассажирского сообщения. Лишь изредка на этот искусственный спутник направлялись небольшие грузовые ракеты или один из сателлоидов, принадлежащих институту Алла, перевозил научных сотрудников и пациентов. Поэтому попасть в институт было не так-то легко, но Тин работала в «Объединенных транскосмических линиях», а как бывшая пациентка Алла она без труда получила разрешение профессора.
Алл принял ее в своем личном кабинете в тот же день, когда она прибыла на Желтый Якуб.
— Ну что ж, вы требуете от меня правды? — сказал ученый, выслушав рассказ Тин. — Старая пословица гласит, что каждый — кузнец своего счастья. Но кузнечному делу тоже надо учиться. Вы говорите, что предпочли бы забыть о муже, чем жить в неизвестности. Значит, новый побег? Еще один… А потом, возможно, еще один…
— Не знаю, — тихо ответила Тин.
— Так чего вы от меня по-настоящему хотите? Слов утешения? Это банально, если не сказать наивно. Вы хотите иллюзии? Но разве этого достаточно? Вам бы хотелось, чтобы мы создали здесь несокрушимые основы счастья? Это утопия. Прочную основу счастья строит только сам человек! Никто этого за нас не сделает.
— Однако Желтый Якуб называют «фабрикой счастья»!
— Так, может быть, вы хотите, чтобы мы удалили из вашего сознания чувство ревности к мужу? Наверное, нет. Или, скорее, чтобы мы создали в его подсознании определенное предубеждение ко всем женщинам, за исключением вас?
Тин неуверенно посмотрела в глаза профессора.
— Вижу, что такое решение вам бы подошло. Однако мы не можем дать никакой гарантии, что эта душевная травма не отразится отрицательно на его творчестве. Согласились бы вы на это?
— Нет. Я этого не хочу! — быстро возразила она. — Это слишком дорогая цена!
Алл сердечным движением взял Тин за руку.
— Возвращайтесь-ка на Землю и крепко берегите свое счастье… Оба берегите.
Она умоляюще посмотрела на ученого.
— Все же я хотела бы знать…
Лицо Алла омрачилось.
— Можете успокоить своего мужа, что доктор Риед отнюдь не о вас говорила Фери Гану.
— А… А могли бы вы мне… — начала Тин нерешительно и умолкла.
— Так, так! — покачал головой профессор. — Вы хотите доказательств? Хорошо. Он был экономистом. Преподавал в одном из европейских высших учебных заведений, она также была научным работником. Требуете ли вы еще каких-либо подробностей?
— Нет. Я верю вам. Только… — она заколебалась.
— Так что-то еще осталось?
— Не знаю… Может быть, то, что я сейчас скажу, покажется вам глупым… — с трудом продолжала она. — Может быть, это — лишь обостренная чувствительность. Но я начинаю жалеть о той жизни. Так, как будто я потеряла что-то очень ценное… Еще недавно я не отдавала себе в этом отчета, но теперь я знаю, чувствую… Позади меня как бы пустота. Вакуум, которого я ничем не могу заполнить. Я боюсь, что мое теперешнее счастье — иллюзия. Или, скорее, наоборот — счастье не может быть полным и прочным, потому что его всасывает и поглощает… эта пустота…
Алл внимательно смотрел в лицо Тин.
— Пустота? — повторил он как бы про себя. — А Джор?
