Но сказка сказкой… А Парис действительно выбрал любовь. Еще тогда, в лесу, в своем одиночестве, ощутив однажды, что способен на многое.
Он выбрал, а Кассандра сочинила сюжет, которым оправдала его выбор.
У нее никогда не хватало смелости жить по своим сюжетам. Или ей не приходило в голову? Но Парис ведь не просто слушал, он верил, по-настоящему, до конца. И смелости у него было сколько угодно. Смелости и желания воплотить.
«Прекрасная Елена прекрасна! — сказал себе Парис. — Она не может быть выдумкой!»
Он принял и полюбил образ, созданный для него Кассандрой. Образ, который соприкасался с реальностью только через имя —
ЕЛЕНА.
Дворцы басилевсов оказались большими и примитивными. В сущности, это были не дворцы, а огромные хижины. Говорили, будто в Микенах дворец замечательный, небывалый, с какими-то львиными воротами… Однако то, что Парис до сих пор видел, пожалуй, уступало Трое.
Он посетил Нестора в Пилосе. «Мудрейший Нестор в белостенном Пилосе…» — именно эту фразу часто повторяли финикийские купцы. Стены Пилоса оказались серыми, а Нестор то и дело заговаривался, путано излагая, как было прежде и как должно быть сейчас…
О жене Менелая Нестор ничего не сказал. Он сказал только: «У Менелая есть жена».
— Как зовут твою дочь, Тиндарей? — спросил спутник Париса.
— Елена, — ответил хозяин.
Это уже потом, задним числом изобрели клятву женихов, состязание за Елену… Какая клятва? Обыкновенный военный союз, обыкновенное замужество. Менелай даже прельстился не самой Еленой, а тем, что ее отец Тиндарей был стар и не имел в тот год другой кандидатуры на роль басилевса Спарты.
Позже, конечно… Как можно было забыть об ахейском военном союзе? Как можно было забыть о том, кто стоял за Менелаем, — о его старшем брате?! Как можно было не побояться, будучи всего лишь приемным сыном Приама, имея такое количество братьев, хороших и разных?! Как, ради чего?
Только ради божественной женщины!
Прекрасная Елена!
Спасибо, Кассандра…
«Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос…»
Короче говоря, наступило утро, и когда оно наступило, Парис знал, чего он хочет и что сможет сделать. А когда солнце взошло в очередной раз, Елена была с ним, на его корабле, и корабль несся назад, в Трою.
Троянцы, хотя и угрюмые, с уважением глядели на Париса, а Парис, улыбаясь, любовался лазурным небом, ласковым морем, сильными гребцами, наполненным парусом и Прекрасной Еленой на фоне проплывающих мимо островов.
И она тоже, она тоже смотрела на него. Поймав ее взгляд, Парис все понял. Что она никогда не бывала нигде, кроме Спарты. Как она скучала в том похожем на загон для скота доме. И что она вряд ли чего-то боится, а главное — не боится самой себя.
Парис протянул ей руку, она вложила в нее свою.
— Я не вернусь!!! — сказала Елена.
И почему-то заплакала.
— Кассандра…
— Что?
— Троя выстоит?
— Я не знаю. Зачем ты спрашиваешь, я ничего не знаю.
— В твоей сказке город держался десять лет. Это много. Мне хватит.
— Мне кажется, она не любит тебя.
— Она бросила все для меня.
— Я боюсь ее, Парис.
— Глупая. Все хорошо. Все будет хорошо. Столько лет впереди. Я еще не прожил свою жизнь, но уже могу сказать: она превосходно придумана.
— Кто-то постарался, Парис…
Ночью Парис поднялся на стену.
Троянцы спали на удивление крепко. Ничто не мешало им превращаться каждую ночь в недвижимых кукол: ни страх, ни любовь, ни смерть живущих рядом — ничто.
Парис смотрел во тьму. Где-то за морем спали Менелай, Тиндарей, Нестор, Агамемнон, еще многие. В городе спали Приам и Гектор, Эней и Деифоб. Лежала на боку, свернувшись калачиком, Кассандра, глаза ее были закрыты.
Огромная масса спящих тел вне и внутри города представилась Парису.
Он стоял на стене, окруженный темнотой. Он почти не сомневался, что басилевсы придут.
Сзади, за его спиной, в его доме находилась Елена. Она не спала.
Впереди была еще половина ночи.
— Вот оно счастье! — тихо проговорил Парис.
Антистрофа
Смерть похожа на искренний смех.
Так сказал супруг мой, выпроводив наконец с Олимпа вдребезги пьяного Индру.[61]
Что ж, и эта истина пусть будет частью мирового порядка.
Порядок!
Индре не следовало пить нектар, а супругу моему совсем не следовало жевать листья сомы.[62] Но ведь он не желает меня слушать! Порядок нарушен, и через тысячу лет будущий победитель, юный и прекрасный, не исполнит заветную мечту, не дойдет с фалангой до восточного океана, споткнется, натолкнувшись на Индию…
Нехорошо. А все из-за того, что Индра испробовал наш напиток, все из-за того, что принес на Олимп дурманящее небожителей растение.
Смерть, сказал он, похожа…
Почему нас, бессмертных, так интересует смерть?
И как это смертные умеют о ней забыть?
Помочь человеку может лишь тот, кто готов его убить и принять на себя бремя вины. Это высшая, бескорыстная помощь.
Так сказал брат моего супруга.
То есть помогает тот, кто дарит людям искренний смех? Так получается?
Тогда в Пантеоне не хватает одного бога — бога смеха. Потому что ни Аполлон, ни Гермес, ни Афродита… Может быть, супруг мой? Нет, он тоже приносит слишком серьезную радость. Значит, если две истины верны, то одного бога точно не хватает.
Этого я никому не открою.
Кавказ висел между небом и землей, так, будто у этих гор не было подножья.
