Элен встала. Ей очень хотелось одеться. Быстро.
— Ты не навязался. Мне это нравилось. Тогда. — Она вдруг развернулась и исчезла в своей комнате.
Фенберг уставился на ковер. Он вдруг с удивлением ощутил свою наготу. — Элен? — крикнул он. — Что-нибудь не так?
Мужчины бывают такими тупыми идиотами.
— Что-то случилось? — снова спросил Фенберг, когда Элен проходила мимо, убирая волосы под свою бело-голубую шапочку. Она оделась, как будто собралась на длительную прогулку. Сапожки, лыжная куртка, два свитера.
Да. Что-то не так.
— Нет. Все в порядке, — сказала она голому человеку, прикрытому одеялом. Она остановилась в двери. — Извини, если причинила тебе боль сегодня ночью. Может, я не очень хороший друг. Но лучше люби меня, Фенберг. Я вижу тебя насквозь. Но лучше люби меня. Может, то, что произошло с нами, лучшее, что могло случиться с двумя людьми. Тебе будет не хватать меня, если я уйду, и я знаю, что мне будет не хватать тебя. И я говорю это не только для себя…
— Что случилось, Элен?
— Ничего. — Она вышла из комнаты и захлопнула за собой дверь. На крыльце она сжала кулаки и зарычала от гнева и боли. Может, причиной был свежий горный воздух. Или повлияла диета Фенберга с высоким содержание холестерина и, особенно, набор его генов. Что бы там ни было, несмотря на годы безопасных сексуальных развлечений и на всех в отчаянии трясущих головами медицинских светил, у Элен Митикицкой появился ребенок, и она считала Фенберга тупым, бесчувственным, невежественным идиотом за то, что он не понимал этого.
Глава XV
Никаких любимчиков
Хлопнула входная дверь. Один, под одеялом, в комнате с обоями персикового цвета, окруженный портретами с изображениями изящных балерин, комнатными растениями, чайничками и мягкими игрушками, Фенберг почувствовал себя неловко. Он подумал, не дать ли себе по носу. Может, сначала завернуть руку в полотенце, чтобы смягчить удар, или, наоборот, ударить посильнее?
Может, просто извиниться, если уже не поздно.
Фенберг уселся на диван и оделся. Второй башмак он натягивал медленно, потому что Фенбергу, собственно, некуда было торопиться. Было чуть больше десяти вечера, мальчики должны скоро вернуться из кино. Ему придется забрать их от Малулу, а при этой мысли Фенбергу не хотелось прыгать от восторга, как обезьяна. Но все-таки вежливей было бы забрать их раньше, чем они успеют сотворить очередную мерзость.
Возможно, безобразные поступки были свойственны их семье.
Что с ним происходило? Он чувствовал, что едва владеет собой, и сегодня в баре он почти совсем потерял самообладание. Что он теряет? Он не знал, и это было самое страшное. По какой-то причине он злился на Митикицкую. За что? Она ничего такого не сделала и, конечно, была права. Ему будет не хватать ее, если что- нибудь случится. Она нравилась ему. Действительно ему нравились их ровные ежедневные встречи. Но что происходит?
Гены Фенбергов. Майкл понимающе покачал головой.
Ужасные гены Фенбергов.
В конце концов он начал сходить с ума. Не слегка, а по-настоящему.
— Мне хотелось бы любить тебя, Митикицкая, — вслух произнес Фенберг. — На сто процентов. Мне хотелось бы, чтобы это была именно ты. Мне хочется прокрутить ленту этого вечера назад, чтобы я мог сказать, как ты нужна мне. Мне еще хочется сказать, что ты страшно пугаешь меня, Митикицкая, потому что, несмотря на все твои слова о том, что ты останешься здесь, у меня есть глубокое предчувствие, что ты исчезнешь. Все близкие мне в этой жизни люди умерли или сумасшедшие. У меня такое чувство, что ты собираешься разбить мне сердце, и на этот раз у меня уже не хватит сил пережить это. И, самое главное, я тоскую по жене и ребенку и не могу их забыть.
Фенберг влез в рубашку и подошел к окну. Он посмотрел через раздвинутые шторы. Буря утихала. По небу неслись облака, как привидения, которые торопятся попасть домой до рассвета.
Завтра полнолуние.
Кто-то постучал в дверь, знакомый стук. Фенберг направился к двери, собираясь отчитать Клиффорда и Джо за то, что шатаются но ночам, в то время как в окрестностях бродит маньяк. Фенберг открыл дверь. Он увидел нечто, заполнившее собой весь дверной проем — огромное, покрытое шерстью, с желтыми клыками. Оно уставилось на Фенберга. Фенберг быстро закрыл дверь и прилег на нее. Оно рычало. Да. Действительно, его худшие подозрения подтверждались. Фенберг начал сходить с ума. У него слуховые и зрительные галлюцинации.
— О, черт, надо обратиться к врачу, — слабо произнес Фенберг.
Он затаил дыхание. Прислушался. Из-за стены доносилось приглушенное пение. Кто-то странным голосом пел детскую песенку:
— Твое любимое место МакДональдс. У тебя украли стоянку. Они кормят тебя гремучими змеями. Последний раз, когда я был здесь, поджарили мое белье. Но мне все равно. Ведь это было не мое лучшее белье.
Пение прекратилось. В дверь позвонили.
Фенберг услышал знакомый голос, который заставил его подпрыгнуть.
— Милый. Милый-милый. Это я, твой дружок.
Фенберг посмотрел в замочную скважину и увидел искаженные черты. На широких плечах, обтянутых белой майкой с короткими рукавами, была непропорционально маленькая голова.
— Норвуд, — заревел Фенберг и распахнул двери. Туберский робко вошел и распростер руки.
— Джон, — поправил он, — я же сменил имя.
Фенберг схватил своего младшего братца и с усилием приподнял его.
— Черт возьми. Как я соскучился! — кричал Фенберг. Он отпустил Туберского и взглянул на него. Трехмесячное пребывание в лесу не отразилось на его одежде. Он просто не мог пробыть в лесу столько времени и вернуться таким чистым, сделал вывод Фенберг.
— Где ты пропадал?
— В лесу, ответил Туберский.
Фенберг медленно покачал головой, счастливый, что видит брата. Он закрыл двери и снова обнял Туберского.
— Я думал, что тебя уже нет в живых. Ты знаешь, что тебя кругом ищут?
— Конечно. Поэтому я и скрывался, Майк. — Туберский заразительно улыбнулся, но выглядел он смущенно. — Я бы позвонил, честно, но в этой истории еще много такого, о чем я не могу тебе рассказать. Я не хочу впутывать тебя. Эх, Майк, как здорово снова увидеть тебя. Я начал скучать по дому.
— Я уж думал, что начинаю сходить с ума, — сказал Майк, усаживая брата на диван. Туберский повернул голову к двери. — Как ты? Где ты был? Господи, ты, наверное, голодный. Я поищу что-нибудь поесть, хотя не уверен что найду. Митикицкая не держит в доме настоящей еды.
— Где ты был? — снова спросил Фенберг, не переставая улыбаться.
— Кто такая Митикицкая? — спросил Туберский, все еще оглядываясь на дверь.
— Это та невероятная женщина… — хотел сказать Фенберг, — которую я люблю. — Но что-то остановило его.
— Х-х-м. Я с ней встречаюсь. Она, кажется, вышла погулять. Она понравится тебе.
— Слушай, я наткнулся по пути сюда на что-то, что надо бы занести в дом, — сказал Туберский, нервно потирая руки о джинсы. Майкл подошел с ним вместе к двери.
— Боже мой, ты знаешь, когда ты стучал, я думал, что схожу с ума. Я открыл дверь, и у меня была
