— Замолчи! — Аридем положил руку на меч.
— Царь! — Ютурн снова упал на колени. — Горе, горе! Разреши! Забудь мои слова, я обезумел! Разреши мне идти на Антиохию.
— Ютурн! — Кадм мягко положил руку на голову юноши. — У меня там дети, отец с матерью.
— Значит, ты не любишь их! — Ютурн в исступлении тянул к Аридему руки. — Не молчи, не молчи… скажи, что разрешаешь…
— Ютурн! Здесь много сирийцев. У каждого свои потери, своя скорбь. Однако они не покидают нас. Разве сердца не у всех одинаковы?
— Не одинаковы! Не одинаковы! Пусть все мы равны, но мы не одинаковы! Сириец покупает жену, как скот. Грек запирает ее в гинекее и идет к гетерам. Италик избирает одну, любит одну… Государь, разве ты не любил? Разве…
— У меня были подруги, но в час боя я забывал о них.
— Ты забывал тех, с кем делил ложе, — с горьким упреком проговорил Ютурн. — А я несу Шефике в своем сердце. Сражался ради нее, жил ради нее. Она — дочь самнита. Я разыскал ее в чужой стране. Она моя кровь, моя любимая! Я не могу… Я прошу, государь: разреши разделить войско.
— И погубить все! — Аридем резко встал. — Таксиарх Ютурн, ты во власти безумия. Честь и свобода гелиотов…
Ютурн, вскрикнув, как от боли, выбежал. Он не дослушал царя. Он метался по лагерю в темноте своего горя.
X
— Мама! К нам идут! — Шефике отпрянула от окна. — Спрячь дядю.
Как только промчалась весть, что сторонники Анастазия идут на столицу, Абис потушил огонь в горне и, высоко подняв тяжелый молот, обрушил его на своего кормильца.
— Что ты сделал? — в ужасе закричала Айли.
— Успокойся, женщина! — сурово ответил старый оружейник. — Не хочу ковать мечи, которыми Анастазия станет рубить наши головы!
Абис выбрал панцирь покрепче и облачился. Остальные доспехи и оружие роздал соседям.
К исходу битвы его, тяжело раненного, принесли домой. Он тихо стонал, но, очнувшись, ни на что не жаловался.
Три дня наймиты Анастазии громили Антиохию. На четвертый по улицам отвоеванной столицы на белом коне с обнаженным мечом проехала сама царица. Обещала хлеб и мир.
Грабежи кончились, начались казни. Доносчики, выдавшие гелиота или его близких, получали щедрую награду: раб — свободу, свободный — все состояние бунтовщика.
Бупал организовал службу верных. В одиночку, по двое, по трое, под видом разносчиков, точильщиков верные проникали в дома жителей, выспрашивали, вынюхивали…
Пряча раненого, Айли и Шефике жили в постоянном страхе. Пока больной лежал недвижно, скрывать его было не трудно, но раны затянулись, вернулись силы — и Абис начал строить планы. Собирался бежать в стан гелиотов. Сердился, когда Айли, рыдая, умоляла его не губить себя. Худой, обросший рыжей бородой, на костылях, он с утра до вечера бродил по городу и подбирал сторонников, чтоб привести царю Аристонику Третьему целый отряд. Порой делал это шумно. Верные заметили его.
— Мама! — тревожно повторила Шефике. — К нам идут! Где дядя? Они ищут дядю!
Айли дрожащими руками задернула занавеску: в чужом доме на женскую половину не войдет ни один сириец! Шефике, стоя у окна, напряженно следила за полным молодым человеком в греческом плаще, пересекавшим улицу. В сопровождении двух угодливо семенящих по бокам фигур он направлялся к дому Айли.
— Да хранят вас звезды! — приветствовал гость хозяек. — Не откажите в хлебе и вине.
Айли молча расстелила алое покрывало. С тревогой разглядывая посетителей, она узнала хлеботорговца, едва не побитого народом за обман, башмачника и торговца коврами, прогнанных Абисом за хулу на царя Аристоника Третьего.
— Вина у нас нет! — оборвала Шефике извинения матери за скудность угощения.
— Где же твой сын, добрая женщина? — спросил Бупал.
— Боги даровали мне одно дитя, — смиренно ответила Айли. — Я живу вдвоем с дочерью.
— А твой муж?
— Давно умер, господин.
— Неужели давно? — Бупал недоверчиво покачал головой. — Ты не похожа на бедную вдову. Наверное, твой отец ушел с гелиотами, — обратился он к Шефике, — и мать боится нас? Напрасно…
— Мой отец — римский солдат, — Шефике вскинула голову. — И ты не смеешь допрашивать вдову легионера и его дочь!
— Я пошутил, — Бупал усмехнулся. — Я не слеп, чтобы спутать римлянку с местной грязнухой.
Угрюмый башмачник, пригнувшись к самому уху Бупала, что-то шепнул по-гречески. Бупал скользнул плотоядным взором по фигуре девушки.
— Дядя твой тоже легионер, благородная римлянка? — хихикнул он. — Мы пришли, чтобы справиться о здоровье твоего дяди.
— Дядя? — удивленно переспросила она. — У меня нет дяди. И я прошу тебя прекратить эту нелепую беседу. Легат Рима Эмилий Мунд помнит моего отца. И если ты не оставишь меня в покое…
— Пойдем к легату вместе. — Бупал встал и схватил Шефике за руку. — Где Абис? — грозно насупил он брови.
Шефике вырвалась.
— Ты — наглец! Идем к легату! Там тебе покажут, как говорить с дочерью легионера!
Молчавший до сих пор ковровщик направился к занавеске.
— Дружок Абис, мой товар вновь покупают. А как твоя торговля ржавыми ножами? Уплатил ли тебе беглый раб за великолепный панцирь?
— Сосед! — Айли кинулась к нему. — Ты ел в нашем доме…
Башмачник преградил ей дорогу. Оба устремились на женскую половину. Айли в ужасе поспешила за ними. Бупал уперся руками в стену, отрезая девушке путь к отступлению.
— Дяде придется туго, но ведь эти люди могли наклеветать. Я сам едва не пал жертвой клеветы…
Шефике молчала.
— Пусти ребенка! — Абис на костылях встал у сломанного горна. — Где это видано, чтобы гости беседовали с женщинами, пока хозяин спит?
Бупал обернулся.
— А, придворный оружейник рабьего царя!
— Пусти ребенка! — Абис, преодолевая боль, сделал шаг в замахнулся костылем.
— Дядя! — Шефике рванулась к нему. — Скажи, что это ложь! Эмилий Мунд помнит моего отца. Он не даст нас в обиду.
— Я твой отец, девочка. — Абис провел рукой по ее лицу. — Я взлелеял тебя, и не надо нам волчьей милости! Сестра, приготовь кувшин с водой и сумку с сухарями. Меня уводят в тюрьму.
Бупал осуждающе вздохнул:
— Эмилий Мунд пощадит даже мятежника для такой красотки, а потом отдаст тебя своим легионерам. А я… — он сделал паузу, — я женился бы…
— Шефике! — Абис угрожающе повысил голос.
— Я пойду с тобой, дядя. — Девушка взяла из рук матери налитый водой кувшин и сумку с припасами. — Пусть и меня судят.
Айли метнулась в ноги Бупалу.
