повернула его так, что свет уличного фонаря падал прямо на нее. – Я заурядная. Во мне нет ничего выдающегося, хоть как-то заметного. Даже уродство – и то не бросается в глаза. Я всю жизнь была серой. Невидной. Окленд меня не замечал, я это знала и все равно любила его. Все эти годы. Любила тупо, покорно и безнадежно. Я презирала себя за это. Если он только узнал – хотя это едва ли имело бы для него какое- нибудь значение. Он был бы только смущен. Я сама готова сквозь землю провалиться. И все же я хотела, чтобы он узнал, чтобы у меня хватило смелости открыться ему… – Джейн внезапно закашлялась. Ее взгляд, еще секунду назад пронзавший Векстона, вдруг смешался, словно внутри ее что-то порвалось. Джейн вытерла щеки и нос тыльной стороной ладони.
Встретившись взглядом с Векстоном, она снова то ли засмеялась, то ли заплакала. Он протянул ей свой носовой платок. Джейн высморкалась.
– Извини, – сипло пробормотала она, – мне пора. Сама не знаю, чего меня понесло. Стоит только слово сказать, и уже болтаю без удержу. Знаешь, я никому об этом прежде не говорила. Наверное, это все из-за усталости. Пробыла всю ночь на дежурстве…
– Все в порядке. Нет – платок можешь оставить себе. – Векстон переминался с ноги на ногу, будто хотел что-то предложить. Он вертел в руке свой фонарь. – Давай выпьем по чашке какао? – Он кивнул в сторону кафе, где играл аккордеон. – У тебя есть еще немного времени?
Они вошли в кафе, сели за столик возле запотевшего окна. В кафе было натоплено. Векстон покосился на пышущую жаром печку и снял шинель.
Он заказал две чашки какао. Джейн задумчиво помешивала какао ложечкой, не поднимая глаз. «Наверное, – думала она, – у меня все лицо взялось краской от смущения». Ей и самой не верилось, что она решилась выговориться. Но Векстон невозмутимо пил какао. Кафе оказалось уютным и теплым, и у Джейн отлегло от сердца. «И правильно сделала», – решила она, а вслух произнесла:
– Я сегодня встречаюсь с Мальчиком.
– В самом деле? Веди его сюда, – отсутствующим тоном сказал Векстон. Он рисовал пальцем на запотевшем стекле – сначала птицу, затем человека, потом лодку.
– Я писал стихи о любви, – вдруг признался он. – Там, где ты меня увидела. Но у меня ничего не вышло. И еще ни разу не вышло ничего толкового, как ни старался. Как-то слова не складываются.
Он вытащил блокнот из кармана, открыл страницу, испещренную написанными и зачеркнутыми словами, вырвал листок, скомкал, подошел к печке и, подняв заслонку, швырнул бумагу в огонь. Затем вернулся на место.
Джейн положила ложечку. «Похоже, меня испытывают», – подумала она.
– О любви? – осторожно произнесла она. – Ты сказал, что поэма о Стини?
– Именно. Я люблю Стини. – Положив руки на стол, он уперся подбородком в кулаки и меланхолично посмотрел на Джейн. – Ты разве не знала?
– Пока что нет, не знала.
– А я думал, догадываешься.
«Вот это уже явная неправда», – подумала Джейн. Ни о чем таком она, конечно же, не могла догадываться.
– У нас все было в открытую. По-моему, все уже об этом знали. А затем я приехал сюда, чтобы лучше осмыслить наши чувства и все такое. Я и прежде влюблялся, но никогда так серьезно. Мое чувство причиняло мне страдания. Думал, окажись я здесь, все прекратится, но стало еще хуже. Вот и пытаюсь писать об этом стихи, но что-то не выходит. Пишу о войне – и снова мимо. Чем больше событий проходит у меня перед глазами, тем меньше я в них понимаю. – Он внезапно запнулся и с наигранным удивлением уставился на Джейн: – О, я тебя шокирую, – произнес он, как будто только сейчас это заметил.
Джейн хотелось прибегнуть к своему обычному способу защиты – закрыть лицо ладонями. Она вспыхнула, румянец смущения разлился по щекам. Все верно, Векстон был прав, она была шокирована. Но на дворе стоял 1916 год. Ей в то время исполнилось двадцать восемь лет. До восемнадцати она вообще ничего не знала о физической стороне любви, тем более о гомосексуальной. Об этом говорилось только как о противоестественном влечении и еще более противоестественных актах. Ее познания в физиологии ограничивались анатомическими атласами с библиотечной полки госпиталя. Открыв на этой странице, Джейн тотчас же смущенно ставила атлас на место.
Но, с другой стороны, она понимала, что ей бросают вызов, и ее дело – принять этот вызов или нет. Позиция Векстона была очевидной: она говорила с ним начистоту, и он, отвечая доверием на доверие, тоже открыл свое сердце. Джейн, конечно, могла притворяться, что поняла все превратно, что речь шла о той мужской дружбе, которую так превозносил ее погибший брат. Джейн подумала и о том, что у нее остается и такая возможность – просто встать и уйти, ничего не объясняя. Если так, то Векстон, знала она, вряд ли бросится ее догонять и вряд ли они когда-либо встретятся снова.
Джейн нахмурилась. Иллюстрации из анатомического атласа плясали у нее перед глазами. Она пыталась как-то связать их со Стини и Векстоном, пыталась представить мужчину, который обнимается с другим мужчиной. Она не осмелилась встретить взгляд Векстона. Но он ждал ответа.
– А Стини тебя любит? – не успев как следует обдумать свой ответ, выпалила она.
Векстон задумался.
– Говорит, что любит. Думаю, так и есть. Пока что.
– По-твоему, это не продлится долго?
– Нет, вряд ли это надолго.
– Он пишет тебе?
– Раньше писал каждый день. Сейчас… реже.
– А ты все так же, как и прежде, любишь его?
– Даже сильнее. Это необъяснимо. Я знаю, что собой представляет Стини, но мое чувство к нему растет день ото дня. Я ничего не могу с собой поделать, даже если бы захотел.
