– Думаю, что да. Все эти намеки на твою мать и ее происхождение – знаешь, ничего этого не было нужно. Я знал, что женюсь на тебе, за несколько месяцев до твоего предложения.

– Не могу поверить! Ты все время подшучивал надо мной… – Констанца вскочила.

– Как тебе угодно. – Штерн пожал плечами. – Ты ошибаешься. Я не мог рисковать подшучивать над тобой, не говоря уж о том, что я этого не хотел. Я рассказываю тебе, о чем я думал. Что мы поженимся, что у нас появятся дети…

– Но ты же в то время продолжал встречаться с Мод!

– Все равно.

– И ты принял решение… даже такое… столь же холодно?

– В то время оно не казалось холодным, хотя решения такого рода лучше принимать в спокойном состоянии. Я предполагаю, что ты совершенно бесстрастно рассчитала, как приступишься ко мне. Мы одной породы. Если бы ты поняла, что мне стоит хоть немного доверять…

– А ты мне доверяешь?

– Пытаюсь.

– Ты не заставишь меня жить в Винтеркомбе?

– Нет. Я вообще никогда не стану заставлять тебя делать что-то против твоих желаний. – Он помолчал. – Я думал, скорее всего я ошибался, что ты питаешь привязанность к этому месту.

– К этому дому? Нет.

– Может, к кому-то конкретно?

– Нет. Не сейчас.

– Например, к Окленду?

– При чем тут Окленд? Почему ты о нем заговорил?

– Без особых причин. Просто у меня было такое впечатление.

– Мы с Оклендом старые враги. И теперь я о нем вовсе и не думаю. Окленд мертв. Теперь у меня новые соперники, Монтегю. Посмотри – я ношу на пальце его кольцо.

– Ты всегда любила кольца, – ответил Штерн, глядя на узкую кисть, которую Констанца положила перед ним.

– Только одно из них имеет для меня значение.

– Это правда?

– Конечно. Ведь я теперь жена. То есть… почти жена.

– Не сделать ли тебя настоящей женой?

Таков был ответ Штерна, и здесь прерывается повествование Констанцы и об этой ночи, и о ее медовом месяце. Возникает разрыв – в буквальном смысле слова, ибо дальше идет половина пустой страницы. Затем следует несколько предложений почти неразборчивым почерком.

«Монтегю был так добр, так мил, терпелив и внимателен. Никаких игр, никаких слов. Я предстала не в лучшем свете. Я кровоточила. Я ждала. Я думала, он скажет, что я тощая и неуклюжая, но он не позволил себе ничего подобного. Я предполагала увидеть в его глазах неприязнь ко мне, но ее не было. Я думаю, это смутило меня. Я делала ужасные вещи. Я звала тебя по имени, папа, три раза.

Потом я стала справляться лучше. Монтегю никогда ни о чем не спрашивал меня. Он все время был очень внимателен ко мне. Когда он касался меня, я обмирала. Он никак не мог пробудить меня. Я хотела, хотела, хотела проснуться. Мы должны были продолжать наши попытки: мы не могли остановиться. Я должна держаться за него. Я должна сказать ему, но боюсь. Все эти тайные истории. Все эти маленькие ящички… открывать ли их все – или только некоторые?»

* * *

– В таком случае расскажи мне, Констанца, – сказал ей Штерн.

Еще не закончился вечер после приема у Стини, Констанца с мужем вернулись в свой последний из арендуемых ими домов. Было десять вечера, и телефонному звонку, который так изменит их жизнь, предстояло раздаться только через час. Штерн расположился у камина, а Констанца с напряженным и замкнутым лицом расхаживала по комнате. Щепетильная в таких делах, она еще сохраняла в своем наряде следы траура по Мальчику – длинное платье из ткани приглушенного цвета лаванды. Оно представляло собой компромисс между модой и необходимостью выражать скорбь. Но даже в этом случае можно было понять, что Констанца восставала против слишком жестких ограничений, ибо в руках она держала великолепный шарф, расцвеченный самыми яркими красками – индиго, киноварь, фиолетовый. Расхаживая, она теребила его в руках, порой пропуская его яркие цвета меж пальцев, унизанных кольцами.

Она предварила свое объяснение упоминанием, что часть она рассказала Стини вечером, но, щадя его чувства, выдала ему сокращенную версию.

– Мне же предстоит выслушать полный вариант? – суховато спросил Штерн.

– Да, – ответила Констанца, крутя в руках шарф. – Но даже если ты разозлишься, ты не должен прерывать меня. Теперь-то я понимаю, что ты обязан все знать. Мне стоило рассказать тебе об этом раньше. Понимаешь, Мальчик любил меня фотографировать – это ты знаешь. Чего ты не знаешь – и не знает никто – это то, что Мальчик любил и ласкал меня.

Констанца изложила своему мужу следующую историю. Поскольку единственный участник ее был мертв, нет возможности удостовериться, то ли она была истинной, то ли Констанца – оказавшись не в состоянии даже теперь выложить мужу всю правду – сочинила ее. Может, частично она верна; может, все в ней правда; может, она выдумана с начала до конца. Констанца была отнюдь не ординарной лгуньей и часто присочиняла, как делают рассказчики, лишь чтобы выпятить истинную суть.

Все началось с разговоров, поведала ему Констанца. Разговоры превратились в серию разнообразных

Вы читаете Темный ангел
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату