Окленду совет показался здравым, но все же какой-то осадок вины остался. Сейчас, на краю березовой рощи, у него снова мелькнула мысль: может быть, подобное взросление не прибавило что-то к его жизни, а лишь отняло?
Окленд вернулся обратно. Констанца закрыла блокнот и только пожала плечами на его рассерженный вид и сухой тон.
– Почему ты сказала это? – резко спросил он.
– О Дженне? Потому, что это правда. Ты когда-то любил ее. Вы встречались с ней здесь. Я даже видела, как ты ее однажды поцеловал – о, это было столько лет назад! Затем я увидела, как она плачет. А теперь, говорят, она должна выйти замуж за этого ужасного Джека Хеннеси… Тебе ведь уже было сказано – я собираю сведения, наблюдаю, делаю выводы.
– Ты маленькая шпионка. И всегда была такой! – сквозь зубы процедил Окленд, но Констанца лишь улыбнулась.
– Это правда. Буду и от этого избавляться. Пока что отмечу у себя в дневнике. Спасибо, Окленд. Но только не хнычь, не надо. Боишься, что я всем разболтаю? Не стану, ты же знаешь. Я держу все при себе.
– Чтоб ты провалилась! – Окленд уже было повернулся, чтобы уйти прочь, но Констанца схватила его за рукав.
– Не сердись. Хочешь – можешь поколотить меня. Ну же, посмотри мне в глаза. Видишь, я не желаю тебе зла. Ты спросил, в чем ты изменился, я тебе ответила, вот и все. Ты в самом деле изменился, причем к лучшему.
Окленд колебался. Констанца поднялась. Она стояла очень близко, подняв к нему лицо.
– К лучшему?
– Ну, конечно. Ты стал взрослее. Жестче. Мне это нравится. По правде, я иногда думаю, что ты мне нравишься больше остальных своих братьев. Впрочем, бесполезно тебе об этом говорить, ты все равно не поверишь. Помнишь, ты однажды назвал меня притворщицей? – Она замолчала, ожидая ответа. – Помнишь, Окленд?
Он, не говоря ни слова, посмотрел на нее. Лицо Констанцы, теперь уже серьезное, было по-прежнему обращено к нему. На виске застыла капелька пота, похожая на слезу. Окленд силился понять, что же кроется за этим лицом, за растрепанными непокорными волосами… Ему вдруг совершенно безотчетно подумалось: стоит ему чуть склонить голову, поцеловать эти губы, тогда бы он несомненно получил ответ на свой вопрос, притворщица она или нет, – вкус ее губ ответил бы.
Он резко обернулся, выпустил ее руку и быстро проговорил:
– Я возвращаюсь в дом.
– Я пойду с тобой. – Констанца подхватила его под руку.
Флосс прыгал у ее ног. Она болтала без умолку, не обращая внимания на то, что Окленд всю дорогу не проронил ни слова. Она вспомнила Фредди, его день рождения, пикник, подарок, который она купила, чем их будут угощать, будет ли Френсис фотографировать…
– Почему ты так называешь Мальчика? – раздражение Окленда наконец прорвалось. – Почему Френсис? Никто его так не зовет.
– Это его имя. А что в этом такого? – Констанца, отпустив его локоть, пошла вприпрыжку.
– Ты все время подчеркиваешь это, думаю, не просто так.
– Конечно. Френсису это нравится, ты разве не заметил?
Она побежала, обогнав Окленда, а Флосс, залаяв, бросился следом за ней. Расстояние между ними увеличивалось. «Думает, что я стану догонять ее», – вдруг заподозрил Окленд и замедлил шаг. Они выбрались из леса и уже были на краю луга. Констанца летела впереди, ни разу не оглянувшись. Издали в развевающемся синем платье она была похожа на расшалившегося ребенка.
На террасе уже собралась вся семья. Стремительно, как стрела к цели, Констанца промчалась через всю террасу к Мальчику.
Мальчик был вообще подвержен взрывам восторга, и Констанца, заметил Окленд, умело на этом играла. Этот раз не стал исключением. Она бросилась к Мальчику в объятия, а он, завопив от восторга, подхватил и закружил ее. «Что за телячьи нежности?» – подумал Окленд. Если бы это был взрослый дядя с малым ребенком – еще куда ни шло, но только Мальчик был для Констанцы отнюдь не дядей, и она, ясно понимал Окленд, уже не ребенок.
Неспешно шагая по лужайке, он глядел на этот спектакль: Мальчик корчил из себя дурачка, а Констанца дразнила Мальчика, как только что дразнила его самого. «Притворщица», – сказал сам себе Окленд.
Пикник начался с общей фотографии.
Вот как Мальчик расставил их. Посреди основного ряда – Дентон и Гвен, между ними именинник – сам Фредди. С флангов родителей прикрывали Окленд и Стини. Затем – Джейн Канингхэм с одной стороны и Мод – с другой. Еще надо было куда-то определить двоих гостей: Эго Фаррела и Джеймса Данбара, друга Мальчика из Сэндкерста, а теперь собрата-офицера. Помпезный молодой человек с моноклем в глазу, он был наследником одного из крупнейших имений в Шотландии. Фаррела поставили возле Джейн, а Данбара – возле Мод: мужчины опустились на колено, чтобы придать композиции законченный вид. Мод явно затеняла лицо Данбара своим зонтиком. Композицию можно было считать почти завершенной, поскольку сэр Монтегю Штерн остался в доме, ожидая срочных новостей. Для полноты картины не хватало только Констанцы.
Мальчик суетился возле фотоаппарата. Мод жаловалась, что солнце светит ей прямо в глаза. Фредди, которому не терпелось скорее развернуть свои подарки, начал громко возмущаться. Наконец появилась Констанца и уселась прямо в центре группы, перед Фредди. Фредди был высокий, а Констанца, наоборот, маленькая, – вот теперь все складывалось просто идеально. Мальчик исчез под накидкой фотоаппарата.
– Улыбка! – скомандовал он, высунув руку, готовый нажать кнопку вспышки.
Все улыбнулись. Фредди, склонившись, положил руки на плечи Констанцы. Она что-то прошептала ему,
