начнется, близнецы ко мне переберутся, коты останутся с тобой. А нам один котенок не помешает…
– Можешь их всех к себе забрать! Будто я не знаю, как все дальше случается: сначала вы жалостливо подбираете животное, а когда оно надоедает, подкидываете его мне.
– Но…
– Все, я сказала! С меня хватит!
Мать отсоединилась, а Александра так и сидела с трубкой в руке, рассеянно глядя вдаль. Правда, по- настоящему смотреть вдаль не получалось: мешала стена. Но она расфокусировала взгляд и смотрела будто сквозь стену, отчего эстамп на стене превратился в яркое красно-оранжевое пятно, а потом стек вниз кровавой кляксой.
Следующий звонок поступил, когда она, мокрая после душа, сидела в банном халате и пила чай с сыром Dor blu. С некоторых пор она решила, что есть вещи важнее стройной фигуры – например, хорошее настроение. И если сыр способен ей его улучшить, то надо этим пользоваться.
С опаской покосившись на трубку, она все-таки сняла ее и, услышав голос Алисы, вздохнула с облегчением.
– Мама, я тебя забыла спросить: как там поживает Сильва?
– А кто это? Сильвер, что ли? – дошло до нее.
– Ну да! Какая ты недогадливая, мама. Это же его новая кличка.
– Вообще-то Сильва – женское имя. А он у нас вполне себе доминантный самец. Хорошо поживает: ест, спит и за Дусей гоняется, а когда ее поймает, она его по морде обеими лапами бьет. А еще он постоянно мурчит – мр-мр, мр-мр, будто звонок у телефона. Спать не дает.
Алиса захихикала.
– Мам, это называется половой диморфизм, он так кошку зовет.
– Да-а-а… вот оно что… А Дуся разве не кошка?
– Ма-а-ам, – протянула Алиса, – ну ты же сама сказала, что Дуся его по морде лупит. Вот он и зовет какую-нибудь другую, более ласковую.
– Алиса, – осторожно спросила Александра, – ты с бабушкой сильно не ругайся, ладно? Она тут мне звонила…
– Да не бери в голову, мам. Мы с ней нормально поговорили, и вообще… – Девочка замялась.
Пауза.
– Ну… котенок хозяйский оказался.
– Вот оно что. То есть ты хотела прихватизировать чужого кота?!
– Откуда же я знала, мам.
Голос у Алисы задрожал, и тут трубку у нее выдернул Митя.
– Мама, мы вчера на дне моря краба поймали! Можно я его домой заберу?
– Делайте что хотите, – обреченно согласилась Александра, с ужасом подумав, что до конца их поездки остается недели три, и таких разговоров предстоит, судя по всему, немало.
По дороге на работу, крутя баранку автомобиля, она вспоминала вчерашний вечер.
Лямзин повел ее на чеховский «Вишневый сад». Трактовка некоторых образов Александре показалась несколько спорной, но в целом спектакль оставил приятное впечатление. Да и сам Эдик тоже, он не спал в кресле, как другие мужчины, а с интересом следил за происходящим. И даже вставлял довольно остроумные и толковые замечания, и главное, все по существу.
После спектакля в культурной программе Лямзина был запланирован ресторан. Александра сопротивляться не стала, тем более что дома было негусто с продуктами, а готовой еды и вовсе не было. Есть же хотелось изрядно.
– Все-таки человек может многого достичь, если захочет! – рассуждал Лямзин, сидя за столиком и ковыряя вилкой салат. – Вот, к примеру, простой паренек из украинского городка на Азовском море, говорящий на суржике, приезжает в Москву и становится великим русским писателем Чеховым.
Александра, которая как раз поднесла к губам бокал и успела сделать глоток, поперхнулась:
– Из какого такого украинского городка? Эдик, вы хорошо себя чувствуете?
– Да, а что? Я специально вчера в Интернете информацию посмотрел, хотел на вас впечатление произвести.
Он засмеялся.
– Вам это удалось, – кисло сообщила она. – Если тот город и был украинским, то всего пять лет. А
– Серье-е-езно? – недоверчиво протянул Эдуард. – Но как же так, Сомерсет Моэм писал…
– А, ну понятно, откуда ветер дует, – фыркнула Александра. – Эдик, Сомерсет Моэм никогда о Чехове не писал.
– Нет, Александра, вы ошибаетесь! Когда Чехов приехал в Москву, он говорил «стуло» и «ложить» и писал так же…
– Глупости. Это была литературная мистификация Бориса Штерна, и, судя по всему, удачная, раз даже вы на нее попались. С вашими-то способностями к логике и анализу.
Лямзин рассмеялся.
– Ладно, не буду больше вас разыгрывать. Мне просто очень хотелось именно от вас это услышать, потому что недавно у меня возник спор с одним коренным москвичом. Собственно, сейчас я озвучил его точку зрения почти слово в слово. Сам же я придерживался вашей версии.
Александра с негодованием посмотрела на него:
– Вы что, меня экзаменовали?!
– Я был уверен, что вы сдадите экзамен, – торопливо заверил он, но, наткнувшись на ее острый взгляд, уточнил: – Ладно, признаюсь, интересно было проверить.
– Ах, вот как! Ну вы и жук.
– Вы простите меня? Вот знаете, в который раз убеждаюсь: ничего не бывает зря. Не заведи я этот разговор, и вы бы не произнесли слова «мистификация».
– И что с того?
– А то, что я вдруг подумал: а не являются ли слова на латыни, которые убийца оставлял как визитную карточку своих злодеяний, мистификацией? Может быть, это сделано намеренно, только для того, чтобы запутать следствие?
– Вы о чем? – Александра вопросительно посмотрела на него.
– Понимаете, мне все время не дает покоя странная нелогичность в совершении убийств преступником. Первая жертва была убита из арбалета, и на стреле выжжено слово «аvaritia», что означает «алчность». Убитый был игроком, думаю, к нему этот смертный грех имеет самое прямое отношение. Но в списке семи смертных грехов он идет далеко не первым! Вот смотрите, я себе выписал.
Он достал блокнот, зашелестел листками, а Александра тем временем придвинулась к нему поближе. Наконец Лямзин нашел нужную запись и провел по ней ногтем:
– В Книге Притчей говорится, что Господь ненавидит семь вещей. Это: гордый взгляд; лживый язык; руки, проливающие кровь; сердце, кующее злые замыслы; ноги, быстро бегущие к злодейству; лжесвидетель, говорящий клевету; сеющий раздор между братьями. Список грехов в течение времени то и дело менялся, правда не кардинально, а только в деталях. Например, папа Григорий Великий свел отчаяние к унынию, тщеславие к гордыне, добавил похоть и зависть, убрав блуд. Хотя, если честно, я толком не понял, чем существенным отличается похоть от блуда.
– Думаю, все-таки блуд может быть без похоти. Это когда изменяют, но искренне влюбившись. А вот похоти без блуда – не бывает. Наверное, так.
– Вероятно. Так вот, уже Данте Алигьери в своей «Божественной комедии» использует тот список грехов, который мне кажется наиболее известным. Это:
1) luxuria (похоть);
2) gula (обжорство);
3) avaritia (алчность);
4) acedia (уныние);
5) ira (гнев);
