найти меня — меня зовут Нламинер из Анлавена.
И ушел, посмеиваясь.
Когда звуки его шагов затихли, второй жрец — точная копия первого — выступил из мрака, держа в руке священную вазу — точную копию разрушенной.
Несколько секунд два одинаковых жреца смотрели друг на друга.
Затем один из них вытянулся, похудел и превратился в Шаннара. Бережно смахнув метелкой пыль с алтаря, он водрузил вазу на место.
Спустя долю секунды жрец, Рыцарь и Шаннар сотрясались от хохота. Шаннар мог поручиться, что к гулкому смеху жреца примешиваются еще несколько голосов, гораздо более зловещих.
— Он попался, — сказал Шаннар, вытирая слезы. — Я так и думал, что он будет вести себя до невозможности глупо. Итак, я сдержал свое слово.
— Если бы он сломал настоящую святыню, — возразил Рыцарь, — ему бы не поздоровилось. Шаннар с сомнением покачал головой.
— Он не блефовал. Никто сейчас не может повредить ему.
— Даже ты?
— Даже я.
— Недопустимо, чтобы смертное существо обладало такими способностями, — нахмурился жрец. — Мои повелители приветствовали бы такую мощь, будь она употреблена в меру. Но я прочел в глазах этого варвара безумие.
— Это не его безумие, — вздохнул Шаннар. — И не его глаза, раз уж на то пошло. Они помолчали несколько мгновений.
— Ну что же, — Шаннар слегка поклонился, — я свою задачу выполнил, остаток долга вам вернет кто- нибудь другой.
Жрец кивнул.
— Тогда — до встречи. — Шаннар махнул рукой и исчез в раскрывшемся перед ним портале.
Нламинер очнулся оттого, что кто-то едва слышно всхлипывал неподалеку.
Давно уже ему не приходилось слышать подобного! Во многих килиан-представлениях слезы были почти неизменным атрибутом — в особенности когда показывали драму. Для самого Нламинера слезы ни с чем не ассоциировались: они наворачивались на глаза, если было очень больно или обидно, но плакать он не умел.
Где-то поблизости был человек. Человеческий ребенок, если быть точным. Нламинер открыл глаза и поразился. Зал был пуст. Представление завершилось. Кроме редкого, тихого плача лишь слабый свист ветра нарушал тишину.
Он посмотрел на далекую сцену — черное пятно в почти полном окружающем мраке — и вновь поразился, как можно было отсюда что-то разглядеть. Взялся за поручни, чтобы встать, и вцепился в них от неожиданности: едва он прикоснулся к прозрачному шарику, которым был украшен подлокотник, сцена рывком приблизилась к нему — словно вот она, протягивай руку и прикасайся. Сейчас, лишенная актеров, света, оркестра, она выглядела пугающе. Что-то тихонько поскрипывало за кулисами, подрагивала — видимо, от сквозняка — бахрома на них, и впечатление от этого создавалось самое гнетущее.
Нламинер отпустил шарик, и сцена вернулась на свое место. Но некогда было восхищаться столь интересными вещами: кому-то здесь, в необъятной темноте зала, было страшно. Нламинер мягко, по- кошачьи, перепрыгнул через ряд кресел, встал в одном из проходов и прислушался. Чуть ли не миля отделяла его от сцены. Неужели здесь всюду ходят пешком? В конце концов он заметил скорчившуюся, вжавшуюся в глубину кресла небольшую фигурку и направился к ней.
Ребенок продолжал плакать, время от времени что-то бормоча сквозь слезы. Язык был ему неизвестен, ну да не беда! Нламинер подошел поближе, присел и окликнул ребенка на Тален.
Крик, который был ему ответом, мог бы считаться оружием. Нламинера едва не отбросило назад. Нламинер щелкнул пальцами, зажигая магический огонек, и легонько шлепнул ребенка по щеке, чтобы оборвать истерику.
Это был мальчик лет семи. Он воззрился на Нламинера, оглядывая его лицо, задержался на его клыках и уставился на фонарик. Глаза ребенка широко раскрылись.
Судя по всему, с магией он не знаком. Нламинер чуть заметно усмехнулся и расцветил магический огонек всеми цветами радуги. Мальчик что-то сказал, показывая на огонек, но Нламинер, разумеется, ничего не понял. Он произнес еще одно заклинание и коснулся одной ладонью своего лба, а другой — лба мальчика. Тот сначала отпрянул, затем прикоснулся пальцами к меху на его руке.
— Кто ты такой? — спросил мальчик почему-то шепотом.
Нламинер улыбнулся и поднялся на ноги.
— По крайней мере, я не людоед.
Глаза раскрылись еще шире.
— Ты меня понимаешь?!
— Разумеется. Одно из самых простых заклинаний.
Мальчишка поглядел на него с нескрываемой завистью.
— Ты умеешь колдовать!
— Ну, положим, умею я не так много. Ты что, заблудился?
Мальчишка потупил взгляд.
— Я… ну… я видел этот театр во сне… и я захотел забрать себе вот это на память.
Он разжал кулачок и показал прозрачный шарик. Верно, выковырял из подлокотника. Нламинер рассмеялся бы, не будь у ребенка столь затравленного вида.
— Понятно, и проснулся не дома, а здесь. Тот кивнул.
— Попытайся поставить эту вещь на место и заснуть еще раз, — посоветовал Нламинер. — Тогда вернешься домой.
— Правда? — Впервые в глазах мелькнула надежда.
— Правда, — заверил его Нламинер, совершенно не представляя, что будет делать, если это не так.
— А ты кто? — выпалил мальчишка, все еще сжимая в руках шарик.
Нламинер покачал головой.
— Вряд ли я успею тебе объяснить. Я тут тоже чужой. И мне здесь сидеть никакой охоты нет. Так что выбирай — или пошли со мной, или возвращайся домой.
Он заранее знал ответ.
— Меня мама будет искать, — вздохнул мальчик. — Я лучше домой пойду. А мы еще встретимся? — В глазах его вновь мелькнула надежда.
Нламинер усмехнулся, снял с шеи свой амулет и надел его на мальчишку.
— Если не увидимся, оставишь себе на память, — сказал он. — Мне он приносил удачу.
Мальчишка не стал больше задавать вопросов, старательно ввернул шарик на место и скорчился в просторном кресле.
— Не уходи, — попросил он, закрыв глаза. — Побудь еще здесь, пожалуйста!..
Напряжение его сказывалось: стоило закрыть глаза, как сонливость немедленно охватила его.
— Не уйду, — пообещал Нламинер и уселся в соседнее кресло. На мальчишке была одежда, которой он никогда не видел на Ралионе. Ткань была словно отлита, а не соткана. Фасон тоже был неизвестен: такого никто не носил — ни люди, ни кто другой. «Не стану его расспрашивать, — подумал Нламинер. — Интересно, зачем я ему посоветовал снова заснуть?» Когда его обучали медитации, то одним из первых упражнений было не позволять языку опережать разум. Никогда не говорить, не подумав. Или ослаб его внутренний страж, что плохо — нельзя расслабляться! — или он сказал в каком-то смысле истину. «Сейчас засну, — подумал Нламинер, закрывая глаза, — и проснусь на Розовом острове. Рисса будет сидеть рядом, размышляя о высоких материях, а я буду сидеть и слушать прибой. И нет никакого маяка.»
И не было…
…Они остановились у входа в старинную гробницу (так пояснила Рисса — в то время Нламинер плохо владел заклинанием-переводчиком).
Какой-то текст был выгравирован над дверью, украшенной тонким барельефом. Изображался царь,
