сидящий на троне и вершащий правосудие. «Как давно это было, — подумал Нламинер, разглядывая изображенные регалии, — Сколько времени стоит здесь эта гробница?»
— Переведи текст, — попросил он Риссу. Та кивнула, опустила жезл и принялась читать:
Долго я искал того,
кто открыл бы мне тайну жизни.
Обращался я ко многим богам,
но откликнулся мне лишь Страж Смерти.
Он открыл мне ворота
и предложил мне вкусить Вечности…
Она запнулась.
— Текст частично сколот, — пояснила она. — Это одна из ритуальных надписей. Люди и многие другие расы полагают, что Наата — злобный бог, готовый истребить все живое и тем живущий. Они взывали ко всем мыслимым силам, чтобы те позволили покойнику поскорее покинуть загробный мир — по их представлениям, место мучений — и вновь вернуться в мир живых. Здесь выбито начало одной старинной легенды…
— Так они понимают Наату? — указал Нламинер на многорукое, зубастое и вооруженное устрашающим количеством клинков чудище, которое выглядывало из-за трона, хищно усмехаясь зрителям.
Рисса потрясла головой:
— Возможно.
Он не стал развивать эту тему, тем более что в божествах разбирался довольно слабо.
— Что будем делать теперь? — спросил он взамен. Рисса повернула к нему ярко-янтарные глаза и долго смотрела куда-то сквозь него.
— Откроем дверь, — ответила она. — Доберемся до печати, которая должна не пропускать нежить в наш мир, и посмотрим, что с ней стало.
— Там кто-то есть? — спросил Нламинер, изучая дверь и осторожно ощупывая косяк, детали рельефа, — все, что могло бы дать ключ к тому, как ее открыть максимально бесшумно.
— Там нас ждет целая армия, — было ему ответом, и сказано это было совершенно серьезно. Нламинер едва не выронил свой инструмент.
— Очень вдохновляет, — проворчал он, продолжая изучать замки.
Наконец раздался едва слышимый щелчок, и дверь распахнулась.
…Они шли по просторному проходу, и умершие — в виде памятников, надгробий, простых могильных плит — были с ними. Ничто человек так не задабривает, как смерть. Ничто человека так не пугает, как смерть. Даже те, кто уверовал в перерождение духа и бесконечную цепь существования, не избавлен от древнего, примитивного, но неумолимого инстинкта — беги от смерти прочь, спасайся!
«Все ли этому подвержены?» — думал он впоследствии. Поскольку, если оставаться честным, в тот момент ему было не до философии. Вышагивая рядом с невозмутимой Риссой, он прилагал все усилия, чтобы не удариться в панику. Невероятная, почти идеальная чистота здесь, в гробницах, и терпкий, слабый запах, ничего общего с тленом и временем не имеющий, не помогали ему отвлечься от мрачных мыслей. После двух схваток с могущественной нежитью один и тот же навязчивый мотив преследовал его во снах — что он бежит, убегая от орды преследующих его оживших мертвецов, а тело слушается его все меньше, а тело его стареет, распадается, превращается в груду такого же мертвого истлевшего праха, из которого состоят его преследователи…
Когда они остановились, Нламинер словно вынырнул из одного кошмара, чтобы окунуться в другой.
Сотни теней стояли вокруг. Он оглянулся — новые сотни их подступали со всех сторон, оставаясь, впрочем, на почтительном расстоянии. На шее Риссы разгорелся ярко-зеленым пламенем небольшой овальный амулет, и сам Нламинер смутно осознавал, насколько ему сейчас не помешала бы защита. «Если выберусь отсюда живым, — подумал он, — расскажу, сколько всего было вокруг. Жаль, что никто не поверит». И чуть не расхохотался.
Перед ними, на полу посреди небольшого открытого пространства, среди самых величественных надгробий светился сложный геометрический узор, вписанный в окружность добрых пяти футов в диаметре. Издалека было видно, что узор местами прерван, нарушен, не завершен. Хотя линии светились белым, ощущение чего-то по природе своей черного исходило из глубины рисунка.
— Печать, — произнесла Рисса отрешенно. — Как я и предполагала, кто-то повредил ее.
— Что будем делать? — спросил Нламинер шепотом. Тени не двигались, плотно сомкнувшись вокруг них. Ему мерещились призрачные лица, воздетые когтистые лапы, полураспавшаяся плоть, стекающая с ветхих костей. Он зажмурился и отогнал видение.
Рисса повернула к нему спокойное лицо и произнесла только:
— Не подпускай никого ко мне, — и шагнула вперед, к Печати. Призраки расступились, слабое недовольное шипение послышалось отовсюду. «Не подпускай!» Нламинер извлек «Покровитель» из ножен — кромка меча светилась во мгле не слабее Печати — и подумал, сколько раз он успеет взмахнуть, прежде чем бесплотные руки сожмут его горло.
Рисса сделала шаг и еще один. Несколько футов отделяло ее от Печати, и казалось, что свет, струящийся из линий диаграммы, фонтаном выплескивается вверх, чтобы скатиться вниз светящимся каскадом. Свечение волнами стекало по ее серебристо-серой чешуе, когда она опустилась перед Печатью на колени и развела руки в стороны.
Тени тут же ожили, шагнув к ней. Нламинер бросил наземь свою поклажу и встал за спиной у Риссы, держа холодно сверкающую сталь «Покровителя» перед собой.
Тени сделали несколько шагов, протягивая дрожащие призрачные руки к ним, но ритмичные, исполненные странной музыки слова упали в тишину погребального зала, и тени замерли.
За «спиной» каждой из теней открылся косой крестообразный разлом в пространстве. Свет, вспыхнувший за разломами, вобрал в себя призраков и заплавил собой разломы. Они остались одни.
Нламинер вытер со лба пот дрожащей рукой и оглянулся. Рисса продолжала что-то напевать, проводя ладонями перед Печатью, и линии рисунка стали плыть, сдвигаться, смыкаться.
Позади него воздух колыхнулся, пропуская что-то в комнату. Нламинер стремительно обернулся и встретился с парой немигающих глаз — сгустков тьмы на призрачном сером лице. Призрак был не ниже семи футов, он подавлял своим присутствием и нисколько не боялся смертного с его светящимся оружием. Рисса не обращала внимания на происходящее, Нламинер был предоставлен самому себе. Пять шагов отделяло его от чудовища. Он поднял ладонь и зажег над собой магический свет — настолько яркий, насколько могли позволить его силы. В яркой вспышке длинная, бесконечно длинная тень упала на пол позади призрака — тень чего-то бесплотного, колыхающегося, враждебного.
Меньшая нежить сгорала от света, зачастую не успев пошевелиться. Более сильную свет заставлял замереть и, хотя и немного, повреждал. В этот раз фокус не удался: призрак взмахнул рукой, и магическое «солнце» зачахло, съежилось. Тьма окутала их обоих.
Призрак шагнул вперед. Его бесплотный палец поднялся, и Нламинер увидел, как седеет, редеет и выпадает его мех, как иссушается и кусками сходит кожа, как разваливается в пыль его тело. Сжав зубы, он силился побороть наваждение, вцепившись в холодную рукоять меча и удерживая себя по эту сторону черты, за которой — Хаос.
Призрак вновь шагнул вперед. «Покровитель» описал тускло светящуюся во мраке дугу и вонзился туда, где у людей было бы сердце.
Призрак издал хриплый рев (позже Нламинер пытался понять, чем он мог бы его издать) и вырвал меч из себя. Оружие накалилось добела, посеребренный клинок начал плавиться, и поток ослепительных брызг рухнул между противниками. Нламинер отпрыгнул. Кипящее серебро ранило призрака — его проницаемая «плоть» уже была усеяна множеством отверстий, но он был еще не побежден.
«Все, доигрался», — думал Нламинер, извлекая из рукава кинжал — жалкая игрушка, конечно, к тому же не серебряная, но не сдаваться же! За спиной его что-то грохотало, дрожал каменный пол, но все это было за тысячу миль отсюда. Сейчас призрачная рука коснется его тела, и тогда…
Призрак ринулся вперед, когда дорогу ему преградил огромный крестообразный разлом. Жаром дохнуло из глубин его; Нламинер закрыл лицо ладонями и отступил на шаг. Его противника разлом поглотил без остатка. Жуткий вопль донесся откуда-то из нестерпимо сияющей глубины. С металлическим щелчком
