— Ну… Выходит, так!
'Вот здорово!' — решил Денис и от этой мысли Лицей показался ему еще более родным. Выходило, что он тоже здесь пусть не большой, но хозяин!
— А еще Марвин говорил, что когда воздушный шарик от тебя убегает, нужно сказать: 'Лети не майся, прилетишь — не балуй'.
— Это еще зачем?
— Марвин сказал, это все равно как нам, людям, пожелать друг другу 'счастливого пути!'.
— А здесь делают музыкальные шкатулки, — гордо сообщил Данила-мастер, указывая на избу, где пятеро довольно взрослых ребят в широких фартуках, прилежно склонившись над резными коробочками, ковырялись отвертками в их мудреных внутренностях. — И, между прочим, на выставке, которая проводилась в прошлом году, наши, лицейские шкатулки получили первое место! А английские да немецкие мастера остальные места между собой поделили.
— Как приятно! — умилилась Люба Спицына.
— Только зачем нужны музыкальные шкатулки, когда есть магнитофоны? — подбоченясь, дерзко спросил Роман.
— А вот зачем: магнитофоны ваши, что в Закрытке есть, любую музыку играют. В том числе и плохую, прямо даже гадкую! А музыкальные шкатулки никогда гадкой музыки не играют. Ни-ког-да!
'Вот бы соседу из сорок второй квартиры магнитофон такой шкатулкой подменить', — вздохнул Денис, вспоминая те жуткие звуки, что неслись из-за стены иногда по три часа кряду.
Какие-то дикие вопли, будто пятьдесят ослов одновременно тянут за хвост, упорный глухой стук, словно в стену лбом кто-то колотит, да еще слова идиотские вроде 'Все люди козлы! Весь мир — дурдом!'. И так далее, только по-английски.
'Нет, определенно, если бы ввели моду на музыкальные шкатулки, жизнь стала бы лучше!'
— А что в той избе? — спросил Максим, указывая на утопающее в кустах сирени здание, крытое опрятной соломенной крышей.
— Там учатся изготовлять емелефоны. А что это такое, наверное, каждый из вас теперь знает? — подмигнул Данила-мастер.
— Знаем! — хором подтвердили ребята.
Некоторые даже вынули свои емелефоны из карманов, чтобы продемонстрировать их Даниле. Емелефоны им выдали только этим утром и мало кто еще успел толком насладиться экзотической вещицей — просто не было времени!
— Вот здесь-то их и придумали, емелефоны эти!
— А почему они называются емелефонами?
— Потому, что изобрел их мастер Емеля, — пояснил Данила.
— Тот самый, что щуку поймал и на печи ездил? — предположил Коля.
— А вот и не правильно! Тот Емеля в Зверознатном посаде детей премудростям учит. На отделении рыбоведения. И зовется Емелей Севастьяновичем. А этот — просто Емелей.
— А почему без отчества? — спросила Влада, которая во всем любила этикет.
— Потому, что не нравится ему по отчеству называться. Говорит, молодой еще. Да и правда: двадцать лет по нашим, чародейским понятиям — не возраст! А ведь когда Емеля емелефон изобрел, он еще в выпускном классе учился!
— Вот это да, — восхищенно протянул Денис, которого все не отпускали мысли о каком-нибудь громком подвиге, который непременно надо совершить, чтобы удостоиться похвалы Берендея.
— А что, вы своим гвардейцам в емелефонах имена-то дали уже? — спросил Данила. — А то ведь безымянными гвардейцы служить не любят!
— Я дал. Назвал Славиком, как моего брата, — сообщил Максим.
— А я — Децлом, как певца, — прошептала Влада.
— А моего зовут капитаном Немо! — выпалил Коля.
— А моего… не скажу, — хитро прищурился Роман.
— А я… а я… забыл назвать своего гвардейца, — сознался Денис.
— А можно посмотреть, как их делают, емелефоны? — спросил Максим, жадно косясь в сторону избы, на которую указывал Данила.
Все одиннадцать ребят посмотрели на Максима с плохо скрываемым осуждением.
Вот уже четыре с половиной часа длилась экскурсия по Мастеровому посаду. И за это время чего они только не видели!
И площадку, где испытывают самые бесшумные в мире мельницы. И избу, где мастерят воздушные змеи, которые умеют летать даже когда нет ветра. И станок, на котором когда-то был выткан самый большой в Архипелаге ковер-самолет (в настоящее время непоправимо изъеденный крысами). И Музей Бесполезных Ископаемых.
Данила-мастер показывал им, как орудовать гончарным кругом и тачать сапоги-скороходы. Рассказывал о том, как плетут корзины и замешивают краски, которые никогда-никогда не потускнеют.
Как тут не устать и не проголодаться?
Но Максим, казалось, не ведал ни усталости, ни голода.
Он хвостом ходил за Данилой-мастером и задавал тысячи вопросов. Его интересовало все, абсолютно все!
— А сколько дырочек в конской подкове?
— А из какого места у тутового шелкопряда выделяется шелковая нить?
— А из чего делается мореходный кристалл?
— А какое заклинание превращает свинец в золото?
— А от чего питается скатерть-самобранка — от розетки или от батарейки?
Максим буквально не давал Даниле-мастеру закрыть рта. Он подглядывал в каждый чан, где что- нибудь бурлило. Нюхал и щупал все, до чего можно дотянуться. И пробовал на остроту лезвия всех попадавших ему в руки инструментов.
До всего ему было дело!
Когда Данила был занят, Максим приставал с расспросами к посадским ученикам, которые осваивали азы той или иной мастеровой премудрости. И делал это с таким жаром, словно был журналистом, которому платили за каждую букву взятого интервью…
Денису тоже было интересно в Мастеровом посаде.
И ему было приятно знать, что ближайшие две недели он проведет среди умельцев и их подмастерьев. Но Максим был просто одержим всем, что видит!
В его карманы были битком набиты всякой полезной всячиной — деталями и детальками умных механизмов, мотками проволоки и пеньки, винтиками, гаечками и шестеренками. Содержимое карманов весело позвякивало при ходьбе, провоцируя товарищей на шутки. Но на эти шутки Максим, вообще-то довольно обидчивый, не обращал совершенно никакого внимания!
Когда у Максима выдавалась свободная минута, он тут же принимался перелистывать 'Справочник начинающего мастера-механика', где доходчиво объяснялось, как в полевых условиях смастерить неснашивающиеся сандалии и как из набора чайных ложечек сделать миксер, для взбивания белкового крема на торт…
В общем, очень скоро Денису стало ясно: Максим не променяет Мастеровой посад ни на какой другой.
А значит, еще один из его друзей определился с тем, на кого учиться. И только у него одного не было на этот счет никаких определенных мыслей. 'Может, я и правда бездарь?' — спрашивал себя Денис.
Мастеровой посад был самым большим из тех, что уже довелось увидеть Денису и ребятам.
Он занимал самые обширные кручи Пятихолмья да вдобавок имел свои собственные 'избы' и 'площадки' в лесу и на берегу реки.
Всюду суетились ученики и подмастерья, между ними выхаживали важные преподаватели в фартуках и повязках вокруг лба, как у теннисистов. А Денис и его друзья сновали между изб, выгадывая, куда
