Ален Делон без маски

«Внимание, смотрят дети!», меня ждет провал. Сегодня просто непонятно, что следует делать, ты все время подвергаешься нападкам. Когда вы устраиваете массового зрителя, то вызываете недовольство так называемой интеллигенции, а если их – то первых. Что же делать? Какой фильм способен удовлетворить всех? Лично я этого не знаю. Тем не менее с картиной «Убрать троих» я возвращаюсь к некоему «имиджу» Делона, который нравится зрителю, не делая уступок по части качества. И тут мне помогают такие профессионалы, как великолепный Жак Дерей.

– Уже в самом начале вашей карьеры вы, похоже, поняли, что надо работать с крупными именами. Сначала был Рене Клеман, потом Лукино Висконти, Жан-Пьер Мельвиль, Джозеф Лоузи…

– Лучше сказать, что речь идет о великих режиссерах, которые сделали себе крупное имя. Карьеру делают в течение долгого времени, если не всю жизнь… Если строят небоскреб, он должен стоять на прочном фундаменте. Таким фундаментом для меня являются Висконти, Клеман и несколько других. Вот почему мне удается держаться и продолжать работать.

– Существует ли при этом доля шанса?

– Как в игре, всегда есть доля шанса, но есть великие игроки и плохие, одни люди умеют быть чемпионами на своей дистанции, а другие – нет, несмотря на наличие шанса. Шанс может представиться когда угодно, но именно потому, что Клеман был Клеманом, а Висконти, увидев меня в «На ярком солнце», в «Рокко и его братья», открыл меня. И так далее… Потом был Антониони. Так где же тут шанс?

– Успех порождает врагов и завистников. Вы их переносите все же несколько хуже?

– Нет. С приобретенным опытом, работой и немного с годами я научился отстраняться от всего этого. К тому же это вызывает неловкость у тех, кто ничего другого не умеет делать или умеет только болтать, всех этих бесполезных людей, дилетантов и любителей. Но я никогда не пугал профессионалов.

– В какой-то момент вы говорили, что чувствуете, как вас не любят и что это вас огорчает?

– Это всегда огорчает. И тем больше, когда происходит на родине. Вы правы, было время, когда мне казалось, что меня не любят во Франции, и это мешало мне, тем более что меня не любили дома, но зато очень любили за пределами страны.

– Людям мало известна ваша любовь к живописи. Что это значит для вас?

– Эта любовь пришла ко мне лет двадцать тому назад и стала одной из самых больших тайн в моей жизни, которую, как любую тайну, не хочется выставлять на обозрение. Есть совершенно незнакомая сторона моей жизни, некая моя тихая пристань, мой покой, мой способ расслабиться, ибо я не умею отдыхать, а только работаю. Чтобы отдохнуть, когда я прихожу домой, я сосредотачиваюсь на книгах по живописи, на художниках или старинных рисунках, которые стараюсь собирать.

– Была минута, когда вы почти были готовы бросить кино. Вы занимались организацией боксерских матчей, построили конюшню для беговых лошадей. Что вы хотели этим доказать?

– Я ничего такого не собирался доказывать ни себе, ни кому-либо еще. Организовать боксерский матч – это вопрос целесообразности. Меня попросили об этом, и я принял вызов, ибо люблю борьбу. Я построил беговую конюшню, ибо люблю лошадей и мне хотелось их иметь. Я могу организовать завтра хоккейные матчи, если мне это захочется. Я не знаю ограничений, ничто не способно застить мой горизонт, я делаю то, что мне хочется и если мне это действительно хочется.

Я просто люблю риск[3]

А. Делон. Мне грустно. Я грущу за свою страну. Похоже, она потеряла вкус к труду, творчеству, к жизни. Она лишь строит мосты: Рождественский мост, Мост 1 Мая, Мост Победы. Победой, однако, и не пахнет. Нам говорят о кризисе, что надо собрать силы, об общественном спасении.

А. Конт. Не надо терять надежды. – Да услышит вас бог. Сейчас же вокруг собралось много чертей. Похоже, что нанесенная ими рана тяжелее прежних. Не кажется ли вам, что эта страна лишена мускулов, души? Она словно наелась наркотиков из фальшивых слов.

– И это говорите вы, который…

– Да, я утверждаю, что страна нажралась наркотиков из фальшивых слов. Кто поверит Миттерану? Его противоречия могут дорого нам обойтись. Позднее скажут: «ошибся, как Миттеран». Наобещав, он все сделал наоборот. Такого еще не было. Но я верю в его искренность. Значит – просто положил в свой мешок рождественского деда обещания, которые непросто выполнить, как преподнести неуловимые подарки, игрушки-фантомы.

– Он решил оказать услугу тем, кто придет на его место, дискредитируя на полвека идею коллективизма. Вопреки тому, что он говорил, Миттеран поступает в точности наоборот, чего бы не сделал никто из оппозиции, проповедуя либеральные идеи.

– Наверное, ему невесело, когда он об этом размышляет. В его трагедии есть что-то карикатурное и комическое. Я же думаю о всех, кто ему поверил… И мне становится больно. За все платят невинные люди.

– Это урок. Не следует давать 110 обещаний, которые невозможно выполнить.

– Приходишь в ярость. Многие разочаровались в социалистическом эксперименте Миттерана. Мне знакомы многие, кто станет голосовать без всякого восторга за список Симоны Вейль, и те, кто вообще воздержится.

– Совершенно с вами согласен.

– Я не сержусь на Миттерана. Я сержусь на людей, которые сами нам навязали Миттерана. Виноваты Жискар и Ширак, а на избирательных афишах фигурируют снова они. Словно ничего не случилось.

– Нет, как раз случилось. Ведь они наделали столько ошибок.

– Знаете, на кого они похожи, когда жестикулируют? На состарившихся баб или игроков в покер. Они не видят, играя, что рискуют счастьем миллионов. Все повторяется – фразы, бормотание. Неужели некому сказать им это в глаза? Плачевное зрелище.

– Вы, наверное, думаете про Ле Пена.

– Я никогда не собирался избираться по его списку – не мое это дело. Но все равно он мне симпатичен. Он говорит о том, что другие только думают про себя. И своими интонациями он очень отличается от политических звезд-автоматов.

– Он свободен говорить так потому, что ничем не рискует. Ему ничто не угрожает.

– Я тоже выступаю за предоставление прав иммигрантам, но они не должны занимать рабочие места коренных французов. Если так думаешь, это не значит быть фашистом. Я говорю как актер и продюсер. Только… Сегодня многие актеры лезут в политику. Я этого не хочу. Когда-то я боготворил де Голля, восхищался Помпиду. Это совсем другие люди. Кино полностью удовлетворяет мои амбиции. Я не мечтаю стать Рейганом. Хотя тот был не ахти каким актером, я считаю, он стал великим человеком в политике. Разве не был он прекрасным губернатором Калифорнии, пока не освободил нас от ужасного Картера? Говорю, что думаю. Поэтому считаю, что единый список оппозиции – большая глупость, а список Вейль – безвкусный, и так бы хотелось увидеть новых людей. Дайте же нам, черт побери, чего-то новенького!

– Вы несправедливы.

– Скажете, Жискар д’Эстен мало высовывается? Ему бы держаться поскромнее!

– Возможно.

– Так хочется увидеть на экране телевизора более жизнеспособных лидеров, не заштамповавшихся в своей фразеологии. Я готов служить тем, кто говорит правду. Мне неохота голосовать за роботов, даже при наличии у них высокого интеллекта. Сейчас у оппозиции действуют одни роботы.

– На окаянном телеэкране все замечаешь.

– Я не смотрю ТВ. Только матчи по боксу. Наши чемпионы лишены задора, не подготовлены к состязаниям. Они похожи на нашу страну. Им не хватает профессионализма. Сезон поблестели, пшик, и больше их не видно. Мужественности нет. Но зрелище оппозиции еще плачевнее.

– Главное – предложить наиболее эффективное лекарство. Критиковать ведь так легко!