маленькой сцене в центре склада и громко читал из «Уолл-стрит джорнал». К счастью, имелся бар, и Джаред держался поблизости, опрокидывая в себя стопки текилы и стараясь сохранить невозмутимый вид. Но удержать маску становилось тем труднее, чем дольше парень в крокодиловой шкуре тянул свое, а кровь донесла «Куэрво»[10] до мозга Джареда.
В попытке отвлечься он начал подслушивать разговор пары в нескольких метрах от него, у края толпы. Джаред сразу заметил их сходство, а женщина была настолько высокой, что вполне могла оказаться трансвеститом. Они громко разговаривали, почти кричали, чтобы быть услышанными сквозь биржевые котировки, зачитываемые в микрофон на сцене — гнусавый голос грохотал из динамиков, развешанных на ржавых стенах. Оба были одеты в безупречно подогнанные викторианские костюмы из кожи и латекса, лица белее мела и волосы как черный шелк. Джареду они показались мечтой фетишиста о Джонатане и Мине Харкер,[11] невероятной смесью чопорности и распутности, но, несмотря на всю его невероятность своего облика, им шло.
— Это, определенно, ад, — сказала женщина. Голос подтвердил подозрения Джареда насчет ее пола.
— Нет-нет, — прокричал парень, наклоняясь к ее уху. — Это гораздо хуже.
Парень был не вполне во вкусе Джареда. Он всегда выбирал мускулистых сабов, крепкие, но податливые тела, способные принять любые изобретенные им любовные пытки. И находил готское направление в БДСМ и фетише несколько нудным — слишком много показухи для его конкретных вкусов. Но этот мальчишка был чем-то иным, чем-то настолько удивительным со своими четкими скулами и полузакрытыми глазами, что у Джареда неожиданно зашевелилось в джинсах. Он спросил у бармена еще одну порцию текилы и сделал осторожный шаг в сторону парочки.
— В аду акустика получше, — кричал парень.
— И есть что послушать, — крикнула в ответ женщина.
— Не особо впечатлены, как я понимаю, — сказал Джаред достаточно громко, чтобы его услышали. Оба повернулись и скептически уставились размалеванными карандашом глазами.
— О, только не говорите мне, — парень поднял указательный палец, подчеркивая свои слова, — он любовник этого несчастного бестолкового уебища, и мы оскорбили его чувства.
— Или, наверное, он критик в какой-то газетенке, — сказала его компаньонка. Оказавшись лицом к лицу с ними, Джаред понял, что они были идентичными близнецами.
— Нет, — сказал Джаред, улыбаясь, и подыграл их насмешкам. — Он просто бедняга, которому больше некуда пойти сегодня вечером, вот и все.
— О, — сказал парень. — Уже лучше. Тогда не придется изображать вежливость по поводу этой ахинеи.
Джаред покачал головой и отхлебнул текилы, прежде чем ответить.
— Вряд ли. Кто-нибудь из вас разбирается в происходящем?
Мальчишка оглянулся на прикрытого шкурой артиста и пожал плечами.
— Ну, у нас есть два соображения по сему поводу. Я думаю, все это печальное недоразумение. Настоящий артист застрял в пробке, например, а тот парень просто удобно приблудившийся недолеченный бродяга. Совпадение между его сумасшествием и ожиданиями толпы столь велико, что никто пока не понял. Моя сестра, с другой стороны, считает это замечательной метафорой удручающей джентрификации…
Сестра прервала его, хлопнув по плечу — несильно, но он издал болезненный возглас и потер место удара.
— У вас есть имя? — спросила она, протянув руку в перчатке Джареду словно для поцелуя.
— Ах да, извините, — он пожал протянутую руку. Кожаная перчатка была мягче шелка, а пожатие сквозь нее — твердым, но не мужским. — Джаред. Джаред По. Я фотограф.
— Джаред По? П-О? — спросил парень, все еще потирая плечо и искоса поглядывая на сестру. — Это шутка?
— Боюсь, что нет, — ответил Джаред, приканчивая текилу. — Это мое настоящее имя.
Сестра драматически отшатнулась назад, широко раскинула руки и громко прочистила горло, прежде чем заговорить голосом более сильным и глубоким, чем жалкое бормотание из колонок. Она держала голову высоко, глядя куда-то вверх, сквозь пыль и балки, и произносила каждый звук со сценически идеальной четкостью.
Тут стоявший неподалеку хиппи оглянулся и шикнул на нее. Парень закатил глаза и пробормотал:
— Умоляю — вы что, боитесь пропустить позавчерашние фьючерсы на свинину?
Хиппи нахмурился и снова повернулся к сцене.
— Вообще-то очень неплохо, — сказал Джаред, и мальчишка посмотрел на сестру сразу с завистью и гордостью.
— Лукреция ужасная позерка.
— Все лучше, чем слушать того идиота, — Джаред ткнул пустой стопкой в направлении шкурно- газетного парня.
Лукреция вздохнула и наградила его полуулыбкой.
— Довольно жалкое подобие комплимента, мистер, но все равно спасибо.
Тогда хиппи зашипел громче, и ее брат показал язык в ответ.
— Если вам, народ, представление не интересно, может, пойдете куда-нибудь еще, — сказал хиппи.
— Он прав, — обратился к близнецам Джаред. — Еще немного этого дерьма, и меня стошнит.
Хиппи покачал головой и отвернулся к маленькой сцене.
— Честно, мне жаль людей вроде вас, не открытых для нового.
— Господи Иисусе в колесе на турусе, — Лукреция взяла брата и Джареда под руки, потащила сквозь сигаретный дым и перешептывающееся скопление тел к грузовому трапу, служившему галерее входом и выходом, и увела в ночь.
Воздух снаружи казался почти прохладным после многолюдного склада. Они пошли на север по Рыночной улице, подальше от реки и ее рыбных испарений. Когда Джаред предположил, что в этой части города не стоит гулять по ночам, Лукреция рассмеялась низким мягким смехом и спросила, где стоит. Брат, чьего имени он пока не узнал, вытащил маленькую серебряную фляжку коньяка; его распили, когда свернули с Рыночной и шатались между заброшенными зданиями. Рассыпающиеся стены красного кирпича и жестяные крыши разделяли улицы настолько запущенные, что на них было больше рытвин, чем асфальта.
Пьянящее сочетание алкоголя и компании близнецов сбило Джареда с толку, и вскоре он уже не понимал, где именно они находятся. Окрестности казались незнакомыми, точнее, полузнакомыми: какой-то перекресток Складского района, еще не облагороженный под обиталище яппи, но оставленный на какое-то время разрушающимся свидетельством тех давних времен, когда округ наполняла шумом и суетой былая деловая активность.
— Куда мы идем, черт побери? — в конце концов спросил Джаред, и отметил невнятность, прокравшуюся в его голос где-то между текилой и коньяком.
