то подстраховаться. Как? Ну с разведкой понятно — он просил якобы для оплаты академика чек на 1 млн. долларов и сообщил что академик передает сегодня только дискету, а код укажет после того, как получит деньги по чеку. Так что тут была некоторая гарантия. Что же делать с террористами? Может быть отыграть с ними тот же способ? Но Кевин был не уверен, что они выложат пять миллионов наличными просто за дискету без кода. А черт их побери — откуда им знать, что вообще должен быть код! Передачу денег он обставит таким способом, что его безопасность будет обеспечена А на следующий день его уже не будет в России — он договорился с центром, что после этой операции его отзывают. Код он, безусловно, сейчас запомнит, и его мозг будет лучшим тайником для этой бесценной информации, а вот оригинал — оригинал он спрячет в одно очень и очень надежное место. Кевин улыбнулся — так ему понравилась собственная выдумка. Он достал элегантный тонкий золотой портсигар старинной работы — это была его семейная реликвия Портсигар был подарен английским принцем еще дедушке Кевина. В золотой безделице существовало потайное отделение — именно туда Кевин положил чек на миллион долларов, вырвал из книги страницу 123, а также титульный лист с запиской академика, аккуратно все это вложил в тайник, закрыл крышку — и портсигар, стал снова обычной дорогой безделушкой. Завтра вечером он подарит этот сувенир своему русскому приятелю, а тот его сбережет надежнее любой камеры ранения — в этом Кевин не сомневался.
Оставалось только сделать копию для террористов — но это было делом одной минуты. Кевин включил компьютер и быстро перекинул информацию с магнито-оптического диска профессора на свой диск.
Ну вот и все — теперь он готов предстать перед своим резидентом с победным рапортом. А вечером на приеме в Тунисском посольстве он сообщит своим арабским клиентам, что товар будет у него в субботу на руках, и с этого момента в любое время он готов обменять его на согласованную сумму.
Я собирался на встречу с англичанином в каком-то волнении — у меня было предчувствие, что эта встреча не будет такой простой и легкой, как предыдущая. Сам не знаю отчего, вроде все было продумано и обсуждено с майором и его другом-разведчиком десятки раз. Я знал, что делать и что говорить, более того, сегодняшний день как раз-таки и не был решающим по раскладу генерала, ведь мне предстояло только заинтересовать англичанина нашим оружием, которое, по сведениям майора, полковник будет пытаться вывезти в больших количествах со складов нашей части в связи с предстоящими учениями и переправит на не боевые позиции будущих учений, а прямехоньким ходом на склад соседнего с нами военного аэропорта — откуда любой самолет мог вылететь без досмотра в требуемом ему направлении, имея разрешение министерства обороны. Отсюда мы все сделали однозначный вывод — что в той операции главная фигура даже не полковник, а какая-то шишка либо в генштабе, либо в минобороне, а, может быть, и там, и там одновременно.
То есть, я понимал, что ближайшее время, пока будут тянуться переговоры с англичанином, я нахожусь не просто в безопасности, меня, наоборот, будут беречь и охранять, как зеницу ока. И все же что-то тревожило меня.
Откинув в сторону дурацкие предчувствия, я еще утром уехал из части и отправился домой к майору, чтобы там переодеться и подготовиться перед вечерним посещением дискотеки. Майор смотрел на меня грустными глазами:
— Эх, Тима, — говорил он мне, — чувствую я, что ты меня, старика, больше не любишь, — в глазах его было столько боли и тоски, что мне снова стало не по себе.
— Отставь, Вадим, — отмахивался я, — у меня встреча с ребятами, ты же знаешь, — говорил я, показывая рукой на телефон, мол, не выводи разговор на опасную тему, нас же слушают, — ну что, я не могу с друзьями встретиться?
Мы оба понимали о чем речь, и, конечно, я не мог не знать, что майору неприятно знать, что я иду сейчас к другому мужчине. Но вслух об этом говорить мы не могли.
Вадим сидел на своем диване какой-то подавленный, мгновенно вдруг осунувшийся и постаревший. На лице у него было выражение полного отчаяния.
— Эй, приятель, — встряхнул его я, — ты что, разве так можно, я ведь люблю тебя, — сказал я, пытаясь утешить друга, и вдруг увидел какой-то странный свет в его глазах. Я понял, что впервые сказал ему слово «люблю». А ведь я и правда любил его, как самого настоящего и верного друга. Я притянул его за плечи к себе и нежно поцеловал в губы Вообще-то, после того самого первого раза, в губы мы с майором практически никогда больше не целовались, а тут все вышло как-то само собой — уж очень мне хотелось его утешить. А он вдруг приподнялся с дивана, обнимая меня за талию, расстегивая своими руками мою ширинку и, как-то странно всхлипнув, прильнул к моему спокойному, не ожидавшему такого нападения члену своими губами. Он целовал меня с какой-то особенной тоской и нежностью, и я, конечно же, ответил ему тем же.
Мы обнимались и целовали друг у друга члены в каком-то странном упоении. И вдруг я почувствовал, что у Вадима его член набух и поднялся — это было такой редкостью в наших отношениях, что я изумился и порадовался за друга.
— Я хочу тебя, — шепнул мне он, и я с готовностью подставил ему свое очко. Нежно поглаживая меня за яйца, Вадим сначала потерся о мою задницу членом, а потом вдруг, резким движением разодрав в стороны руками обе мои ягодицы, втиснул свой наконец-то вставший и окрепший член в мое анальное отверстие. Как и всегда в первый момент, резкая боль пронзила все мое существо, но мне хотелось доставить Вадиму приятное и я поддался назад, как бы еще сильнее, до самого конца насаживаясь на его орган, я хотел, чтобы он почувствовал, как он надевает меня на себя, как он натягивает мою узкую плотную кишку на свой проснувшийся после долгой спячки член — и он, благодарно застонав и не выдержав напряжения, дернулся и почти мгновенно кончил в меня.
— Прости, Тимоша, — бормотал он, — прости, что не сдержался, я так хотел сделать тебе приятно, а вот видишь, ты такой сладкий, что я не мог больше.
Он повалился мне на спину и еще какое-то время оставался во мне, и я чувствовал на себе тяжесть его тела, всей спиной ощущал огромную мягкую выпуклость его живота, а в моей кишке все еще чувствовал сокращения и подергивания его быстро сникавшего достоинства.
— Тимоша, — шептал он, — Тимоша, мальчик мой. Мне кажется что я тоже люблю тебя.
Мне стало больно — ведь сейчас я должен был уйти от этого него и через некоторое время произносить все те же слова и так же нежно ворковать с каким-то чужим, совсем посторонним мне человеком — и все только потому, что так надо, что мы с майором оказались в западне. Впрочем — это было уже лирикой, а нам, военным мужикам, не до нее — я резко стряхнул с себя майора и, не сказав ни слова, только нежно прикоснувшись рукой к его плечу, ушел мыться. Когда я вернулся, майор был уже одет и спокоен.
— Ну, в добрый час, Тимоша, — сказал он, и я, напутствуемый таким образом, отправился навстречу своей судьбе.
Кевин уже ждал меня в кафе. Когда я появился — он сразу приветливо махнул мне рукой, и я присел за его столик.
— А ты хорошо выглядишь, — улыбнулся он, одобрительно оглядывая меня в том самом наряде, который он мне подарил в нашу первую встречу.
Надо сказать, что я расстарался и купил-таки себе подходящие к брюкам ботинки, и чувствовал себя этаким роскошным парнем, вот только слегка не хватало волос на голове — все таки армейский парикмахер — это вам не стилист из салона.
Кевин тоже выглядел неплохо, а точнее — он выглядел шикарно, я просто не мог себе представить нечто более элегантное, чем его роскошный двубортный костюм, белая отутюженная рубашка, красный с синим мелким орнаментом галстук — все было очевидно дорогое и очень качественное, а сидело на нем так, словно он только что вышел с показа мод. Ну и конечно — запах. У него был какой-то неведомый мне запах одеколона, который сводил меня с ума.
— Какой у тебя одеколон? — не сдержавшись, спросил я, чем, видимо, доставил ему огромное удовольствие.
— Скажи, тебе действительно нравится мой запах?
