тосты, предпочитает мягкий хлеб. Ее новая посуда уже успела стать привычной, а это добрый знак: неизбежно, неотвратимо все будет хорошо. Теперь — точно. Она пустит здесь корни, она будет жить и радоваться… Господи, что же с ней произошло? Что происходит и еще произойдет? Кэтрин замурлыкала себе под нос легкомысленную песенку, которую помнила еще из детства, и была в этом абсолютно искренна.
— Том! То-о-ом! Вставай! — закричала Кэтрин, когда завтрак был готов.
И сама себе удивилась: она никогда так прежде не делала. А ей всегда хотелось. В этом есть что-то от простой, не обремененной многочисленными правилами жизни, по которой Кэтрин долго, с отрочества, тосковала. И кто сказал, что нужно говорить всегда тихо? Глупости! Она у себя дома на кухне, а не на официальном банкете после медицинского симпозиума, и незачем ей строить из себя чопорную леди. Можно наконец-то стать попроще. Можно уже! Можно делать очень многое из того, что так долго оставалось для нее «за закрытой дверью». Ключик-то от этой запертой двери теперь у нее в руках!
И здорово, что у нее теперь домик в один этаж. В трехэтажном домище, в котором они жили с Дэвидом, кричи не кричи, а все равно никого не дозовешься.
Позади нее по полу прошлепали чьи-то легкие босые ноги. Том обнял ее:
— Привет, мам!
— Привет, соня! — Кэтрин обернулась и чмокнула его в макушку. — А ну марш в ванную! Живо, живо!
— Ну, мама! Сейчас же каникулы, что ты меня гоняешь?
— Выспишься после моего ухода, если захочешь. В чем я, правда, сильно сомневаюсь. Ну же, давай беги!
Том что-то проворчал и вышел из кухни нарочито медленным шагом.
— Это будет необыкновенный день, — задумчиво проговорила Кэтрин себе под нос.
И она даже не подозревала, насколько ее интуиция права.
Они с Томом позавтракали под невнятное, но бодрое бормотание телевизора. Утренние программы — они всегда такие, вроде бы ни о чем, но заряжают хорошим настроением. Когда начался блок новостей, Кэтрин щелкнула пультом. Дэвид всегда смотрел по утрам новости, а она их ненавидела: ей хотелось в начале дня подумать о своих делах, о Томе, о пациентах и больнице… В общем, о том, что непосредственно касается ее. Ведь от того, что она отвлечется на события мирового масштаба, ее собственные проблемы не станут решаться быстрее и эффективнее!
А теперь это ее дом. Она тут полноправная хозяйка. И все будет происходить по тем правилам, которые установит она.
Кэтрин ощутила ликование. Вот оно! Кажется, она наконец-то начинает осознавать свою свободу и осваивается с ней! И это чудесно, потому что она дорого заплатила за эту возможность. Все оплачено, оплачено сполна: слезами, болью, страхом, невероятным напряжением, от которого, кажется, вот-вот лопнут и мышцы, и нервы, и само сердце надорвется.
Ей хотелось верить, и более того, она по-настоящему верила, что самое трудное в ее жизни осталось позади. Да, наверняка будут еще неприятные моменты, но это уже мелочи по сравнению с тем, что пережито.
Из дома она выходила в превосходном настроении. Вот что называется «жизнь налаживается». И еще больше крепнет эта уверенность в погожий денек, когда лучи летнего солнца ласкают лицо и плечи, согревают душу и пробуждают в ней зерна надежды на лучшее. Скоро они прорастут, а потом побеги станут так сильны, что в них можно будет найти опору…
У соседнего дома дежурила мисс Грэхем. Впрочем, именование «мисс» было какой-то насмешкой над ее персоной. Когда мы говорим «мисс», то невольно представляем себе нежное юное создание, которое только готовится к тому, чтобы вступить в серьезную пору жизни, где вместе с титулом «миссис» ее ждут семейный очаг, любящий муж, опора и защита, и конечно же дети.
Мисс Грэхем ни на что подобное рассчитывать уже не могла. Конечно, надежда умирает последней, но иногда здравый смысл лишает ее возможности даже зародиться. Ей, наверное, уже стукнуло шестьдесят пять, совершенно седые волосы она завивала в тугие по-девичьи локоны, немного сутулилась, отчего создавалось впечатление, что она в любой момент готова то ли сунуть свой нос в какое-нибудь интересное ей дело, то ли наброситься на обидчика, имела очень острый взгляд и говорила подчеркнуто вежливо, но таким пронзительным голосом, что неизменно становилось не по себе.
Кэтрин по приезде в Огден сочла необходимым завязать с ней добрососедские отношения, ведь в ее положении очень важно иметь поблизости союзников, пусть даже условных, на случай, если Дэвид — не приведи господи! — все-таки каким-то чудом ее найдет. Однако это оказалась задача не из легких, и не потому, что мисс Грэхем была недружелюбна и замкнута. Напротив. Она была
Но Кэтрин вовсе не хотелось, чтобы мисс Грэхем вкладывала свои жизненные силы в нее! Поначалу мисс Грэхем показалась ей милой, общительной женщиной, но потом события стали развиваться почти как в старой комедии «Кабельщик» и стало как-то трудно выпроводить мисс Грэхем за дверь. Она приносила им с Томом попробовать пироги по своим «авторским рецептам». Она разрешала Тому прийти поиграть со своими пятью кошками. Она вызывалась посидеть с «мальчуганом», когда Кэтрин уходила на работу. Она подарила Кэтрин несколько горшков со своими страстно любимыми фиалками и принялась учить ее за ними ухаживать. Ей не нравилось, как Кэтрин наводит порядок и убирает на кухне. По ее мнению, Кэтрин неправильно подобрала постельное белье к шторам в своей спальне. Она отчитывала Кэтрин за то, что та потакает желаниям сына. В конце концов между ними состоялся короткий, но пренеприятный разговор о том, что «все понятно, ты так рано родила, когда одно дитя родит другое, ничего хорошего не получается, но ведь ты же должна была поумнеть за прошедшие годы…», и о том, что «вот если бы у вас были дети, тогда бы я с вами поговорила, а так — какой смысл?». Разговор, естественно, привел к разрыву отношений, чему Кэтрин была несказанно рада.
Никогда она ни с кем не ссорилась с таким наслаждением!
Правда, мисс Грэхем оказалась на редкость не обидчивой особой — или попросту притворилась — и вскоре стала вновь здороваться с Кэтрин и заговаривать о том о сем.
Кэтрин держалась с ней предельно холодно, но любезно. Ей не хотелось, чтобы мисс Грэхем вновь тихой сапой проникла в ее дом, но еще меньше ей хотелось нажить такого энергичного врага в доме по соседству. Тут тебе и шпионаж, и диверсии, и открытые боевые столкновения…
И сейчас мисс Грэхем явно разворачивала какую-то операцию. Кэтрин поняла уже по ее позе, что мисс Грэхем что-то от нее нужно.
— Кэтрин!
Ну вот оно. Настал тот день, когда мисс Грэхем назвала ее полным именем. Не Кэт и не Кэтти. А ведь Кэтрин давным-давно говорила, что ей не нравится, когда соседка обращается к ней как к маленькой девочке или собственной дочке. Она все-таки врач, уважаемый человек.
Да, мисс Грэхем определенно что-то от нее нужно.
— Доброе утро, Кэтрин! — Мисс Грэхем поспешала к ней с самой миролюбивой улыбкой на устах.
Если бы Кэтрин чуть хуже ее знала, она бы сдалась перед таким обаянием.
— Доброе утро, мисс Грэхем, — кивнула Кэтрин, всем своим видом показывая, что никаких долгих разговоров быть не может. Она очень торопится. Нет сейчас ничего важнее, чем закрыть дверь на два замка и…
— Как Том?
— Прекрасно, спасибо.
В другой раз мисс Грэхем, пожалуй, поинтересовалась бы, как мальчик может быть «прекрасно», когда ему позволяют есть попкорн и смотреть телевизор каждый день. Но сегодня у нее была другая цель…
— О, я очень рада. Он чудесный мальчуган.
