— Сюда, капитан.
Следуя за Эрбаад, Кааврен добрался до приемной, где ожидала описанная выше дама. При появлении Кааврена она поднялась и поклонилась со всем изяществом, доступным представителю Дома Иссолы. Капитан, поклонившись в ответ, проговорил:
— Леди Саручка из Рефлина? Я Кааврен из Замковой скалы.
— Для меня честь, равно как и удовольствие, видеть вас, лорд Кааврен. Разумеется, я слышала о вас, и о том, что вы сделали для Империи.
— Вы слишком добры, миледи.
— Вовсе нет.
— Мне сказали, вы желали посетить пациента.
— Если будете столь любезны, капитан.
— Могу я спросить о причинах вашего желания? Даю слово, я не задал бы столь невежливого вопроса, если бы того не требовали мои обязанности.
— О, капитан, я вполне это понимаю, и была бы поражена, не услышав подобного вопроса.
— Вы весьма любезны, миледи.
— Я хочу его повидать, потому что он мой друг, и я узнала, что он ранен, и поэтому я сама желаюсь удостовериться во всем, что касается его здоровья и уюта.
Помешкав, Кааврен спросил:
— Простите за назойливость, миледи, но не будете ли вы столь добры поведать, как именно вы узнали, что он ранен?
— У нас есть общий друг, капитан. Я понимаю, что того требуют ваши обязанности, но подобный допрос, уж извините, представляется мне избыточным.
— Я понимаю, миледи, что он таковым представляется, но заверяю вас, тому есть причина.
— Ах вот как.
— Именно.
— А можете ли вы, не преступая, разумеется, границ служебных обязанностей, сообщить мне эту причину? Ибо признаюсь, что в данном вопросе я любопытна не хуже ястреба.
— Если желаете знать, я вам расскажу.
— Очень желаю.
— В таком случае вот причина: граф Сурке, или, если предпочитаете, лорд Талтош, не просто ранен — на него было совершено нападение.
— Нападение!
— Именно так. И было бы полной безответственностью с моей стороны допускать к нему кого бы то ни было, не уверившись, что тем самым я не подвергаю его новой опасности.
— Я полностью понимаю это, капитан, и более того, искренне восхищаюсь тем вниманием, с которым вы относитесь к своим обязанностям.
— Вы столь добры, миледи.
— Со своей стороны, я отдаю свой меч вам на хранение и, более того, клянусь надеждой своей на Врата Смерти, что не желаю причинить лорду Талтошу никакого вреда, но, напротив, жажду лишь одного — чтобы он как можно скорее полностью восстановил здоовье.
При этом она отстегнула портупею и вложила оружие в руки Кааврена. После ее слов Кааврен поклонился и сказал:
— Миледи, этого более чем достаточно. Пойдемте, я провожу вас к его покоям.
У двери Кааврен небрежно хлопнул в ладоши, потом открыл дверь и отступил на шаг, чуть поклонившись в знак, что пропускает иссолу вперед. Когда она вошла в комнату, Кааврен, чей внимательный взгляд ничего не упускал, внимательно наблюдал за лицом выходца с Востока, и нисколько не усомнился, что выражение этого лица могло быть лишь сильным удовольствием. О да, несмотря на слабость, граф Сурке улыбнулся и попытался сесть.
Леди Саручка метнулась к нему, когда он снова рухнул на кровать, а следующий за ней по пятам Кааврен услышал, как выходец с Востока говорит:
— О, миледи, не следовало вам появляться здесь.
— Что за чушь ты мелешь! — Потом повернулась к капитану. — Как видите, я ничем не угрожаю его благополучию; могу я попросить остаться на несколько минут с ним наедине?
Кааврен поклонился и ответил:
— У меня нет ни малейших возражений.
— Благодарю вас, любезный капитан.
Кааврен еще раз поклонился и вышел из комнаты. Поразмыслив, он решил не подслушивать под дверью и передал Эрбаад клинок леди Саручки вместе с указанием вернуть его иссоле, когда та будет уходить. Затем приказал подлейтенанту Ширип организовать себе коня; Ширип без вопросов и замечаний выполнила приказ, и в итоге пять минут спустя Кааврен уже был в седле и ехал на север.
Через час капитан обнаружил место, где выходца с Востока прибило к берегу. Там он провел некоторое время, наблюдая за рекой, подмечая особенности течения и отмелей. В итоге он решил, что скорее всего в реку выходец с Востока попал на этом, западном берегу (который в действительности был скорее южным); переплыв реку, он навряд ли остался бы в живых. Весьма удачно, поскольку ехать до ближайшего моста было более часа, а пересечь реку вплавь столь близко от устья превыше сил как лошадиных, так и человеческих.
Придя к такому выводу, он направил коня (чалого мерина эгьеслабской породы) на север (то бишь скорее на запад) вдоль берега, внимательный взгляд капитана не упускал ни малейших подробностей. Примерно через четверть мили он остановился, кивнул сам себе, спешился, стреножил мерина и взглянул на землю повнимательнее. Этим он занимался, пока не опустилась ночь, темным покрывалом нависнув над грязными водами; однако Кааврен не оставил своего занятия, а лишь зажег предусмотрительно прихваченный с собой фонарь.
Наконец, решив, что выяснил все возможное, он задул фонарь, снова оседлал оголодавшего мерина и поехал обратно в управление, где по-прежнему дежурила Ширип, твердо решившая не покидать поста, пока твердо не узнает, что пока капитан в ней более не нуждается.
В данном случае подлейтенант оказалась права, потому что побеседовать с ней было первым, чего пожелал вернувшийся Кааврен. Беседу он начал с вопроса:
— Как поживает наш пациент?
— Лекарь заходила к нему часа три назад, вскоре после ухода иссолы, и решила, что он почти наверняка будет жить.
— Тем лучше. А я осмотрел место, где произошло столкновение.
— И вы что-нибудь выяснили, капитан?
— В смысле, помимо того, что мы и так подозревали — что наш выходец с Востока врет как йенди? Да, выяснил. Или во всяком случае пришел к ряду выводов, которые проверю, снова переговорив с графом Сурке, надеясь, что он либо признает истинность того, что я ему сообщу, либо каким-то образом выдаст себя, если начнет отрицать очевидное.
— Имею ли я честь поздравить капитана с хорошим планом?
— Тебе кажется, что это хороший план, подлейтенант? Заметь, я прошу честного мнения.
— Я заметила, за что и благодарю. Да, мне представляется, что план хорош, если вы добыли надежные сведения, а я уверена, что так и есть.
— Сама рассуди. Я подозревал, что нападавших было четверо или пятеро. И ошибся.
— Как — ошиблись?
— Их было девять.
— Девять!
— Да, девять. Подсчитать нетрудно — земля была мягкой, а до того, как началась ссора, все девять выстроились в ряд лицом к нему, а он стоял лицом к ним, спиной к реке. Какое-то время они так стояли и, несомненно, разговаривали, потому что подошвы его сапог ушли достаточно глубоко в землю, а стоял он так, как стоят во время разговора, а не в какой-либо защитной позиции.
— Да, но девять!
